Сильвия Симмонс - Леонард Коэн. Жизнь

Успех I’m Your Man привёл к тому, что от Леонарда ожидали нового альбома. Это никак не помогло ускорить процесс, как и тот факт, что больше половины песен, над которыми он в то время работал, в том или ином неоконченном виде существовали уже очень давно. Леонард писал уже шестидесятый куплет к одной из таких старых песен, «Democracy», когда его прервал телефонный звонок. Его восемнадцатилетний сын Адам попал в серьёзную аварию на Гваделупе, где работал техником у группы, игравшей калипсо. Травмы были серьёзные: пневмоторакс, переломы шеи, таза, рёбер. Юношу без сознания отправили на самолёте в больницу в Торонто и положили в реанимацию, и Леонард полетел туда. Все четыре месяца, которые Адам провёл в больнице, Леонард дежурил у его кровати. Он тихо сидел и смотрел на сына, который не выходил из комы. Иногда он читал ему вслух из Библии. Когда Адам наконец проснулся, его первыми словами было: «Папа, ты можешь почитать что-нибудь другое?» [9] Сюзанна рассказывает: «Леонард хотел сидеть у его кровати – несколько месяцев – и практически ничего больше не делал, он всё бросил, чтобы быть там. Если даже я забыла, почему любила его, и сердце моё было полно обид, то после Гваделупы, увидев, какой надёжной опорой он был нашим детям, я вспомнила».

Адам выздоровел. За это время отец и сын очень сблизились. Леонард, на время забывший о работе, снова начал думать, что если он уже никогда больше не запишет новый альбом, то это не будет концом света. Как и раньше, его песни неплохо себя чувствовали и без его непосредственного участия. «Bird on a Wire» (с неопределённым артиклем) заняла первое место в американских чартах в исполнении The Neville Brothers – их проникновенная версия в стиле современного соула была использована в одноимённой романтической комедии [143] В русском прокате – «Птичка на проводе». – Прим. переводчика. . Ещё в одном новом фильме, «Прибавьте громкость», звучит «Everybody Knows», причём в двух вариантах: оригинал Леонарда и кавер-версия группы Concrete Blonde. Между прочим, в этом же фильме можно было услышать модную новую рок-группу Pixies, чей фронтмен случайно стал идейным вдохновителем посвящённого Коэну альбома-трибьюта.

Замысел альбома песен Леонарда Коэна в исполнении самых интересных рок-артистов современности родился в редакции французского рок-журнала Les Inrockuptibles после того, как лидер Pixies Блэк Фрэнсис в своём интервью выразил восхищение альбомом I’m Your Man . Фрэнсис не слушал Коэна до 1990 года, когда во время эмоционально тяжёлого европейского тура купил кассету I’m Your Man на бензозаправке во Франции. Кассета валялась у него нераспечатанной, а потом его группа приехала в Испанию, где у них выдалось несколько свободных дней. «Наш план, – говорит Фрэнсис, – был всем вместе повеселиться в ночных клубах на приморском курорте. Но атмосфера в группе была нерадостная, и я ужасно хотел побыть один и никого не видеть – особенно нашу басистку Ким [Дил]». Фрэнсис попросил тур-менеджера найти ему тихое местечко. Его привезли в огромный пустой отель на побережье в стороне от оживлённых мест. Первое, что он, к своей досаде, увидел в лобби отеля, была Ким: ей, судя по всему, пришла в голову та же идея. «В отеле решили, что мы лучшие друзья, и хотя там было восемьсот номеров и все незанятые, они поселили нас через стенку друг от друга. Мы оба были слишком измотаны, чтобы сопротивляться, и просто приняли свою судьбу».

Фрэнсис безвылазно сидел в своём номере. С собой у него было две купленные в дороге кассеты, одна из них – I’m Your Man . «Было лето, стояла ясная солнечная погода, но я задёрнул все занавески, и в моей маленькой комнате было очень темно, практически черно, и я слушал I’m Your Man на своём портативном магнитофоне. Три дня подряд я слушал только эту кассету, снова и снова. У меня было подходящее эмоциональное состояние – мне было одиноко, досадно, скучно, просто всё сразу, я был один в этом пустом отеле на краю вселенной – и я врубился в эту музыку. Этот голос, эти простенькие клавиши «Касио», этот как бы насыщенный, но просторный искусственный [звуковой] ландшафт, который обрамляет песни на этом альбоме, – все свойства [Коэна] были доведены до предела: всё сексуальное в нём стало экстрасексуальным, всё смешное стало экстрасмешным, всё серьёзное – экстрасерьёзным. Я зафанател».

Ник Кейв тоже был фанатом Коэна, но уже давно. Он впервые услышал музыку Леонарда подростком, когда жил в маленьком городке в Австралии и его подружка заставляла его сидеть вместе у неё в комнате и слушать Songs of Love and Hate . Многие мужчины именно так услышали ранние альбомы Леонарда. «Я никогда не слышал ничего подобного, – говорит Кейв. – Это до сих пор один из краеугольных альбомов, полностью изменивших моё представление о музыке, которую я хотел делать. Это был первый альбом, который показал мне, как можно взять мрачный, полный самобичевания взгляд на мир из европейской поэзии и литературы, которую мы тогда читали, и сочетать его с рок-звучанием. Когда мы с The Bad Seeds записали свой первый альбом, первым же треком на нём был наш кавер на «Avalanche» – даже ещё более беспросветный, чем оригинал, – чтобы задать настроение». Когда через семь лет после дебютного альбома The Bad Seeds к Кейву обратились из Les Inrockuptibles с предложением принять участие в трибьюте, он отказался; он ненавидел альбомы-трибьюты и «не мог себе представить ничего хуже. А потом случилось вот что: мы пошли в паб, просидели там до вечера, вернулись на студию в изрядном подпитии и просто начали играть «Tower of Song». Мы играли её нон-стоп почти три часа, то в одном стиле, то в другом – в самых разных стилях, какие только были в истории, просто развлекались, а потом забыли об этом. Кто-то нашёл эту запись и сделал монтаж, и получилось неплохо – по крайней мере, в этом было какое-то чувство юмора. Получилась очень долбанутая версия этой песни». Эту запись включили в трибьют.

Альбом I’m Your Fan («Я ваш фанат») вышел в ноябре 1991 года; в него вошло восемнадцать песен Коэна в исполнении таких артистов, как Pixies («I Can’t Forget»), R.E.M. («First We Take Manhattan»), James («So Long, Marianne»), Ллойд Коул («Chelsea Hotel») и Иэн Маккаллок («Hey, That’s No Way to Say Goodbye»). Самый старший из участников трибьюта, сооснователь The Velvet Underground Джон Кейл, стал первым серьёзным артистом, сделавшим кавер на «Hallelujah»; в NME его версию назвали «записью изумительной, необузданной красоты». Леонарда альбом ужасно порадовал. Ему всё равно, если его книгам суждено собирать пыль, «но у песен есть некая безотлагательность, и если их никто не поёт, их как бы и нет» [10]. Всем, говорил он, нужно какое-то поощрение, и если ты продержишься достаточно долго, то рано или поздно это непременно произойдёт, – и вот пришёл час Леонарда. В том же году его включили в Музыкальный зал славы Канады. В своей благодарственной речи он сказал: «Если бы мне уделили подобное внимание в двадцать шесть лет, это вскружило бы мне голову. В тридцать шесть это стало бы для меня подтверждением рейса по духовно весьма нездоровому маршруту. В сорок шесть меня бы словно ткнули носом в мои иссякающие силы, что спровоцировало бы меня на побег под каким-нибудь сомнительным предлогом. Но в пятьдесят шесть – чёрт возьми, я только набираю обороты, и всё это идёт мне исключительно на пользу» [11]. Хорошо, что так: в октябре соотечественники оказали Леонарду ещё бóльшую честь, сделав его офицером Ордена Канады.