Сильвия Симмонс - Леонард Коэн. Жизнь

Дни шли сплошной чередой и состояли из сегментов почти что беспрестанной, в основном формализованной деятельности. «Ты довольно мало спишь и работаешь много часов в день, и много часов в день проводишь в зале для медитации, – говорил Леонард, – но когда приспособишься, входишь в какой-то турбо-режим и тебя несёт, как течением» [15].

Подобная безоглядная готовность принять условия жизни в монастыре пришла не сразу. Леонард и Киген, которые были значительно старше большинства людей, приезжавших в Маунт-Болди на сэссины, жалели друг друга, оказавшись в столь суровом месте. «Природа там неласковая, и трудно переносить такую высоту, – говорит Киген. – Леонард говорил, что это место рассчитано на людей, которые полны сил. Но в этом и заключается смысл этой постоянной практики: ты уверенно идёшь туда, где в обычных условиях тебе было бы очень некомфортно, и понимаешь, что ты можешь сделать это место своим домом, что ты можешь жить полной жизнью и находить покой в таких экстремальных местах». Леонард ещё никогда в жизни не наслаждался чувством покоя так подолгу, как в монастыре. «Тебя просто загоняют работой до полусмерти, и ты забываешь о себе, – говорил Леонард, – а забыть о себе это совершенно особенный вид отдыха. Там строгие порядки, но мне такое нравится. Когда преодолеваешь своё естественное отвращение к тому, чтобы получать приказы, если ты можешь его преодолеть, тогда ты расслабляешься и принимаешь распорядок и простоту каждого дня. Ты думаешь только о сне, о работе, о следующей трапезе, и элемент импровизации – тиран нашей жизни – постепенно растворяется» [16].

Бытует популярное мнение, что художнику или писателю, чтобы создавать своё искусство, требуется беспорядок, несчастье, импровизация. Как говорил сам Леонард, «это правда, что Бог, как следует из Книги Бытия, использует хаос и пустоту, чтобы создать упорядоченную вселенную, так что хаос и пустота, можно сказать, это ДНК всякого творчества» [17]. Но Леонард находил свою свободу художника в жёстко структурированной жизни, вкупе со стремлением забыть о себе и преодолеть своё эго. Последнее вообще кажется парадоксом, ведь считается, что желание творить есть желание художника выражать себя. Простая, подчинённая правилам жизнь в монастыре избавляла Леонарда от отвлекающих факторов извне; но не менее важным было приносимое практикой дзена избавление от отвлекающих факторов изнутри: от тревоги, от ожиданий. В немногие драгоценные часы, остававшиеся от монастырских обязанностей, Леонард писал, рисовал и сочинял музыку на своём синтезаторе: это была деликатная и трогательная музыка, которую он сам сравнивал с «музыкой из французского кино пятидесятых» [18]. Некоторые из этих стихотворений и рисунков появятся в книге Book of Longing («Книга тоски» или «Книга вожделения»), но это будет только десять лет спустя. Работая в кабинетике при своей келье, Леонард не планировал напечатать книгу или выпустить альбом. Он работал ради самой работы и, насколько это возможно для человека, ещё не достигшего просветления, отрешился мыслями от результата этой работы.

Жизнь в Маунт-Болди была полна забот, но при этом казалось, что время замерло на месте. Мир снаружи продолжал жить без Леонарда, но он не выказывал интереса к таким подробностям, отложив их в сторону, как старый фильм, который не имел желания пересматривать. Прошли месяцы, затем годы, и единственными вешками были сменяющиеся времена года и периодически – подъём в особенно ранний час, обозначавший начало очередного сэссина. В течение долгих часов, проведённых в сидячей медитации, мысли Леонарда переключались с боли в коленях на песни, которые он сочинял у себя в голове, и даже на сексуальные фантазии. «Когда много часов сидишь в зале для медитации, проходишься по всем пунктам. Требуется время, чтобы исчерпать свой набор обычных мыслей, и, возможно, он никогда не исчерпывается полностью, но через некоторое время устаёшь прокручивать свой Топ-40 сюжетов о девушке, которую ты хочешь, о девушке, которую ты потерял, или о девушке, которую тебе нужно вернуть» [19]. Монахинь в Маунт-Болди было меньше, чем монахов, но они были. Они жили отдельно, и их связи с монахами не поощрялись. Конечно, это всё равно происходило. «Там есть некоторые эротические возможности, – рассказывал Леонард. – Это гораздо легче, чем искать приключения в уличных кафе Парижа. Для энергичного молодого человека – времени ведь мало – это многообещающее место». В более молодом возрасте Леонард «имел несколько коротких интенсивных связей» в Маунт-Болди [20], но теперь он не был «так уж активен в этой области» [21].

Всё же он не был полностью лишён женской компании. Крис Дэрроу, чья группа Kaleidoscope играла на первом альбоме Леонарда, жил в Клермонте, у подножия Маунт-Болди, и однажды он с удивлением увидел Леонарда в обществе красивой монахини: они сидели в залитом солнцем дворике местного греческого ресторана, «У Янни», и пили кофе по-гречески. Если бы не их монашеские одеяния и бритые головы, дело могло бы происходить на Гидре. Дэрроу подошёл к их столику: «Привет, Леонард, помнишь меня?» Они не виделись с 1967 года, с сессий записи Songs of Leonard Cohen . «Конечно, – ответил Леонард. – Вы спасли мою пластинку».

Пока сам Леонард не выказывал желания делать новый альбом, в сентябре 1995 года (через два года после его ухода в монастырь) вышел новый альбом-трибьют. Диск Tower of Song отличался от I’m Your Fan во многих отношениях. Первый трибьют Леонарду был независимым проектом французского рок-журнала, затеянным ради собственного удовольствия, и на нём песни Леонарда пели более экспериментальные и сравнительно более молодые рок-музыканты. В отличие от него Tower of Song был выпущен на мейджор-лейбле; инициатива в данном случае принадлежала Келли Линч, продюсером выступил её романтический партнёр Стив Линдси, а песни Леонарда исполняли на нём более мейнстримные и популярные музыканты. По настоятельной просьбе Келли Линч Леонард на несколько дней вернулся из монастыря в мир, чтобы помочь ей связаться с некоторыми потенциальными участниками трибьюта. Ему было неловко, но он отнёсся к этому заданию с юмором. Так, Филу Коллинзу он написал: «Отклонил бы Бетховен приглашение Моцарта?» Коллинз ответил: «Только если бы Бетховен был в это время в мировом турне».

Среди артистов, принявших участие в записи Tower of Song , был старый товарищ Фила Коллинза по Genesis – Питер Гэбриел, а также Элтон Джон, Дон Хенли, Вилли Нельсон, Билли Джоэл, Тори Эймос, Сюзан Вега и Аарон Невилль. Стинг объединил усилия с ирландской группой The Chieftains, и они сыграли «кельтскую» версию «Sisters of Mercy», а Боно, взяв отпуск от U2, записал «Hallelujah» как смесь эмбиента, госпела и чтения битнической поэзии.