Сильвия Симмонс - Леонард Коэн. Жизнь

В декабре 2005 года Келли Линч лишилась дома. Некоторое время она жила на пляже в Санта-Монике, а затем села в фургон и принялась колесить по стране. В мае 2006 года Высший суд Лос-Анджелеса вынес решение в пользу Леонарда, заочно – вследствие неявки ответчика. Линч должна была выплатить ему 7 341 345 долларов, но это судебное решение она также проигнорировала; кроме того, судя по всему, денег у неё уже всё равно не было. Мишель Райс также смогла победить Гринберга: его иск против Леонарда и Роберта Кори был отклонён, и его обязали вернуть Леонарду последние 150 000 долларов, которые он контролировал, хотя Гринберг утверждал, что эта сумма причитается ему в качестве платы за юридические услуги. В результате борьбы в суде Леонард вернул себе часть денег, но далеко, далеко не все. Линч, не переставая писать посты и электронные письма с обвинениями и проклятиями, принялась угрожать Леонарду, Кори и другим друзьям и коллегам по телефону. Звонки исходили из разных мест, и Райс в каждом штате требовала запретительных приказов [158] Restraining order часто понимается как запрет на приближение меньше чем на определённое расстояние к человеку, его дому и т. д., но может включать и запрет на любой способ контакта, включая телефонные звонки. – Прим. переводчика. . Так тянулось это неприятное дело.

Came So Far for Beauty , сделанный Хэлом Уиллнером концерт-трибьют Леонарду, зажил своей собственной жизнью. Сперва он состоялся в Нью-Йорке в 2003 году по заказу канадского консульства, но после этого прошёл и в других странах («Нас всё время просили сделать это», – говорит Уиллнер.) и стал практически ежегодным международным событием. Первый концерт за пределами США состоялся в Англии в 2004 году, на Брайтонском фестивале, причём его дух и почти полный состав участников прекрасно сохранились при трансатлантическом перелёте. К составу также присоединились Бет Ортон и Джарвис Кокер, а в программу для разнообразия добавились кое-какие песни.

Ник Кейв вспоминает: «Хэл говорил всем, какие песни им петь; выбирать ты не мог. Никто не знает, что происходит, ни у кого нет времени репетировать, так что всё делается на живую нитку, и это только к лучшему». Каждый артист находил в себе Леонарда Коэна, и вместе они, как по волшебству, материализовали его юмор («I’m Your Man»), благочестие («If It Be Your Will»), меланхолию («Seems So Long Ago, Nancy») и сексуально заряженный мачизм («Don’t Go Home With Your Hard-On»). Уиллнер говорит: «У нас сложилась настоящая команда – все эти артисты, которые иначе не оказались бы в одном помещении, работали вместе, слушали друг друга из-за кулис и подбадривали друг друга».

«Эти концерты стали в нашей жизни параллельной вселенной, – говорит Руфус Уэйнрайт. – Мы периодически встречались в самых разных точках мира, и возникала такая мистическая аура, как будто вместе собиралась какая-то причудливая семья». Сам Уэйнрайт уже был для Леонарда чем-то вроде члена семьи. Он ещё подростком в Монреале познакомился с его дочерью Лоркой, и они стали близкими друзьями. Когда он переехал в Лос-Анджелес, то поселился в её квартире на первом этаже дома Леонарда. Уэйнрайт вспоминает первый раз, когда Лорка привела его познакомиться с отцом: «Я вошёл, Леонард был в одном белье – бóксеры, всё в рамках приличия, и футболка: такой утренний костюм по Билли Уайлдеру, – и он откусывал крошечные кусочки от варёной сосиски, выплёвывал их и скармливал их с зубочистки маленькой птичке, которая выпала из гнезда во дворе и которую он спас. Он был очень мил, сварил мне лапшу, и мы немного поговорили. Мы не то чтобы стали лучшими друзьями – это было прямо перед коллапсом, и у него были какие-то проблемы, к тому же я очень шумный персонаж, полный экстраверт, а он интроверт, он танцевал в мягких туфлях, а я пытался отбивать чечётку. Именно это меня больше всего и поразило – какой он застенчивый и скромный. Но думаю, что с тех пор мы с ним узнали друг друга получше».

В 2005 году концерт-трибьют состоялся в Австралии, на Сиднейском фестивале. Новым участником концерта стал Энтони Хегарти, певец из Нью-Йорка с потусторонним голосом. «Мы ещё не были знакомы с Энтони, – вспоминает Джули Кристенсен, – и Хэл говорил: «Вам надо услышать этого парня, он звучит как Дженис Джоплин и Тайни Тим сразу». Мы всё гадали, как же это будет». В просторном, похожем на паутину свитере, который окутывал его большое, полное тело, как старый брезент – фольксвагеновский «жучок», Энтони прочувствованно спел «If It Be Your Will»; ему устроили овацию. «Я из Австралии, – говорит Кейв. – Я знаю австралийскую публику, и я был просто поражён тем, как они принимали этого парня». Руфус Уэйнрайт вспоминает: «Стояла адская жара, безумный летний день; мы играли в Оперном театре, и мне казалось, что мы пришли во дворец на Криптоне, чтобы вызвать Супермена, и мы сыграли потрясающий концерт. Слава богу, его снимали».

Хэл Уиллнер познакомился с австралийской актрисой, сценаристкой и режиссёром по имени Лайан Лансон на вечеринке в Лос-Анджелесе. Расхвалив её документальный фильм о Вилли Нельсоне, показанный по общественному телеканалу, он пожаловался, «что эти концерты в честь Леонарда не снимаются. И она сделала это». Потом Лансон сказала Уиллнеру, что из отснятого ею материала может что-нибудь получиться только в том случае, если она пообщается с Леонардом перед камерой. Леонард уступил уговорам. Лансон также сняла его в нью-йоркском клубе вместе с группой U2. Они сыграли вместе только одну песню, «Tower of Song» (давшую название альбому-трибьюту, на котором Боно спел свою соул-битническую версию «Hallelujah”), и публики в зале не было, но для человека, который с 1993 года с лёгким сердцем предоставлял исполнение своих песен другим людям, это всё равно был большой шаг. Премьера фильма Лансон Leonard Cohen: I’m Your Man состоялась в сентябре 2005 года на Международном кинофестивале в Торонто. Тогда же Леонард получил свою табличку на канадской Аллее славы фолк-музыки. Леонард, как и всегда в последнее время, выразил благодарность в письменном виде, извинился и остался дома в Лос-Анджелесе.

В январе 2006 года Леонард полетел в Монреаль на церемонию совершенно другого рода. Ирвинг Лейтон умер в возрасте девяноста трёх лет. Его большой белый гроб выкатили под звуки бетховенской «Оды к радости»; проводить его пришли семьсот человек, в том числе бывшие жёны, бывшие студенты, члены семьи, друзья и журналисты. Леонард, в толстом пальто с меховым воротником и в кепке, тихо проскользнул в церковь и выбрал место сзади, где сидел и притопывал ногой под музыку. В своей речи он сказал: «То, что происходило между Ирвингом и мной, осталось между нами и не терпит повторения. Но терпят повторение и будут повторены его слова». Он прочитал стихотворение Лейтона «The Graveyard», «Кладбище», оканчивающееся строками: «На кладбище нет ни боли, ни голоса, / шепчущего в могильных камнях / «Возрадуйтесь, возрадуйтесь». «[Лейтон был] нашим величайшим поэтом, нашим главным защитником поэзии, – сказал Леонард. – Болезнь Альцгеймера не смогла заставить его замолчать, и смерть тоже не сможет». Леонард попробовал улизнуть так же тихо, как пришёл, но его призвали нести гроб. Улыбаясь, он подумал про себя, что Лейтону всё происходящее пришлось бы по вкусу.