Сильвия Симмонс - Леонард Коэн. Жизнь

В следующие недели Леонард стал в этом доме частым гостем. Спектор был совой, так что он приезжал из своего дома в Брентвуде ближе к вечеру. Дорога была недлинная. Леонард имел деловой вид – костюм и портфель. По воспоминанию Дэна Кесселя, он выглядел «как элегантный европейский Дастин Хоффман». Горничная провожала его в гостиную, которую плотные бархатные портьеры надёжно защищали от яркого калифорнийского солнца, а кондиционер наполнял ледяным воздухом, и оставляла его там одного, чтобы глаза его привыкли к вечным сумеркам. Спустя несколько минут появлялся Спектор в сопровождении Дэна и Дэвида Кесселей. Братья знали Спектора с детства: он был хорошим другом их отца, знаменитого джазового гитариста Барни Кесселя, который неоднократно записывался на его пластинках. Дэн и Дэвид пошли по стопам отца: они тоже были гитаристами и играли на некоторых записях Спектора, в том числе на спродюсированном им альбоме Джона Леннона Rock «n» Roll [117] Неточность автора: Дэн Кессель и Дэвид Кессель не играли на Rock «n» Roll, зато они играли на записи альбома Ramones End of the Century, который тоже продюсировал Спектор. – Прим. переводчика. .

В гостиную вкатывали старинный серебряный сервировочный столик, уставленный бутылками и тарелками. Кессели удалялись в соседнюю комнату – офис Спектора, – а Леонард и Фил некоторое время болтали и потом принимались за работу. Иногда они слушали какую-нибудь песенку на музыкальном автомате, в котором было много малоизвестных ритм-энд-блюзовых и рок-н-ролльных записей, а также старых хитов Элвиса, Диона, Дилана, Джонни Кэша на лейбле Sun, Фрэнки Лейна. После этого они сочиняли песни, сидя за роялем на длинной скамейке красного дерева. Братья Кессели, сидя в офисе, слушали их работу через студийные мониторы, высказывали своё мнение, когда Спектор им интересовался, и иногда, если требовалось, приходили поиграть на гитаре. В остальное время они играли в пул.

– Весь день до глубокой ночи они работали, делали перерыв, снова работали, снова делали перерыв, – рассказывает Дэвид Кессель. – Они постоянно обменивались идеями. Леонард приносил свои наброски, и Фил говорил: «Так, ладно, к этому сюжету подходит вот такая музыка», или у Фила была музыкальная идея, и Леонард говорил: «О, чувак, эта музыка наводит меня вот на какую мысль». Во время перерывов я часто сидел с Леонардом во дворе у фонтана, и он говорил: «Вау, это что-то новое», «Это интересно», «Из этого должно получиться что-то очень классное», «Я никогда так прежде не делал». Он тестировал на нас идеи: вдруг мы подскажем ему, в какую сторону это развивается или чего ему ожидать? Фил говорил только: «Это круто, будет интересно; я хочу увидеть, что из этого получится, и надеюсь, что получится хорошо».

Дэн Кессель вспоминает:

– Леонард был знаменит тем, что работал медленно и тщательно; Фил сразу же принимался за дело и доводил его до конца. И всё равно – а может быть, благодаря этому – они хорошо дополняли друг друга. Они много шутили и смеялись.

Когда в гости к Спектору однажды зашёл его друг, автор песен и певец Док Помус, они, по его словам, «шатались по дому, как пьянчуги» [2].

Среди черновиков, которые Леонард таскал в своём портфеле, были тексты песен, которые они с Джоном Лиссауэром писали для Songs for Rebecca . «Guerrero» и «Beauty Salon» получили новые мелодии и аранжировки и превратились в «Iodine» и «Don’t Go Home With Your Hard-On». Ещё Леонард принёс неоконченную песню «Paper-Thin Hotel», которую начал писать ещё во время тура в поддержку альбома New Skin for the Old Ceremony . С другой стороны, песня «Memories» была написана за роялем в доме Спектора. Объявляя её на концерте в Тель-Авиве в 1980 году, Леонард назвал её «вульгарной песенкой, которую я написал некоторое время назад с ещё одним евреем в Голливуде и в которую я вложил свои самые дурацкие и банальные подростковые воспоминания» [3]. Леонард, практически в спекторовском духе, вспоминал свои школьные дни и свой почти что перешедший в финальную стадию сексуальный голод. Ещё эта песня повествует о его безуспешных попытках соблазнить Нико:

Не прошло и месяца, как они сделали дюжину песен, пригодных для записи. В январе-феврале 1977 года (плюс одна сессия в июне) они записали девять из них: восемь вошли в альбом, одна нет («I Guess It’s Time» из оставленного проекта Songs for Rebecca ). Запись началась в Gold Star, тесной, тёмной студии в нефешенебельном сердце Голливуда. Это была любимая студия Спектора, укомплектованная старым ламповым оборудованием, которое давало богатый масштабный звук, а также, когда лампы в микшерном пульте нагревались, характерный запах горелой пыли. «Там ещё была знаменитая эхо-камера, – говорит барабанщик Хэл Блейн, – как цементный гроб во всю длину помещения студии; потрясающий звук. Мы с Филом записали столько хитов на Gold Star». Блейн входил в круг высококлассных универсальных студийных музыкантов в Лос-Анджелесе, которых коллективно называли The Wrecking Crew (буквально: «бригада по сносу зданий»). Когда Спектору была нужна группа, он всегда звал их. По словам Блейна, альбом Death of a Ladies’ Man «был просто очередной работой. Мы никогда не знали, что нам предстоит делать: мы просто приходили [на студию] и делали это».

24 января 1977 года Леонард пришёл на первую сессию записи в Gold Star, одетый в светлые штаны и тёмно-синий блейзер. По словам Дэвида Кесселя, он выглядел так, «как будто у него свидание с девушкой где-нибудь на Ривьере». Войдя внутрь, Леонард был ошеломлён количеством людей, инструментов, микрофонных стоек. Там было негде развернуться. Он насчитал сорок музыкантов: два барабанщика, перкуссионисты, полдюжины гитаристов, духовая секция, несколько бэк-вокалисток и выводок клавишников.

– Он был в шоке, – говорит Дэвид Кессель. – Он был сбит с толку: «Ого. О’кей. Он всегда так работает? Что нам тут делать? Вы можете мне объяснить?» Для него это было очень непривычно.

Спектор был в аппаратной и выглядел ещё наряднее, чем Леонард: дорогой чёрный костюм, зелёная рубашка, сапоги на кубинских каблуках. Он объявил в микрофон: «Есть тут кто на расслабоне? Брысь отсюда» [4]. На консоли стояла бутылка кошерного вина Manischewitz. Спектор налил себе вина в стакан с утёнком Твити-Паем и принялся пить его через соломинку.

Леонард увидел ещё одно знакомое лицо: это была Рони Блейкли, фолк-певица с жизнерадостным характером, с которой он познакомился в Монреале на концерте Боба Дилана. Блейкли, которая недавно прославилась ролью эмоционально неустойчивой кантри-певицы в фильме Роберта Олтмена «Нэшвилл» (1975), была подругой Спектора. «Я не была его девушкой, – говорит Блейкли, – но мы с ним проводили время вместе. У Фила в характере есть очень, очень милая, хорошая сторона». Спектор позвал её спеть в дуэте с Леонардом «Iodine» – песню о неудаче, утрате и любовных ранах, для которой певец и музыкант Нино Темпо написал чудесную аранжировку (с этой песни они начали запись). Кроме того, Блейкли спела в открывающей альбом горько-сладкой песне «True Love Leaves No Traces», основанной на стихотворении «As the Mist Leaves No Scar» («Как туман не оставляет шрамов») из сборника «Шкатулка с землёй», и в песне «Memories», разухабистом бурлескном номере, чей текст иронически ссылается на фирменные спекторовские поп-песни о подростковой экзистенциальной тревоге и чей припев идеально подходит полуночному хору пьяниц.