Александр Черваков - Две стороны. Часть 3. Чечня

– Калики – нульс, белуха – нульс, – демонстрировал припасенное на дембель новое нижнее белье явно подвыпивший Стеценко. – Когда на дембель, товарищнант? Мабута уже давно дома водку бухает!

– Скоро, – Щербаков делал вид, что не замечает состояния наводчика. – Обещали скоро.

Дедовщина в том виде, о котором слышал еще до армии Щербаков, во 2 МСБ отсутствовала. Конечно, иерархия слонов, черпаков и дедов здесь была, и слоны могли выполнять какие-то мелкие поручения черпаков и дедов. Но всё это без всяких издевательств или битья со стороны отслуживших больший срок, скорее как дань воинской традиции. Не до дедовщины – суровые условия, постепенно сплачивающие бойцов, да и заряженный автомат у каждого всегда под рукой – попробуй тронь.

Горючее экономили, так как заправщик (еще его называли «наливник») приезжал редко, и двигатель лишний раз не запускали. А АКБ потихоньку "садились" – лампочка в землянке, включение прибора ночного видения. Танк порой переставал заводиться – застоялся, аккумулятор подсел, давление воздуха в баллонах для запуска двигателя упало. Спасала накачка баллонов на одном из других танков, пару раз пришлось заводить "с толкача", зацепив тросами за другой танк.

Домой Щербаков писал часто, почти каждую неделю, но в письмах о своем суровом быте упоминал вскользь, говорил, что всё у него хорошо, боевых действий нет и не предвидится. Письма, написанные на тетрадных листах, а иногда на карточках огня танка или боевых листках из-за дефицита бумаги, он старался передавать через офицеров, едущих домой в отпуск, так быстрее и надежнее. Обратный адрес прежний – «Москва-400».

От родителей первое письмо Александр получил только спустя два месяца после его отправки на Кавказ – почта работала отвратительно. Письма подолгу где-то лежали, половина терялась в пересылках. Но те, что доходили, были самым радостным событием в армейской жизни лейтенанта. Он по много раз перечитывал их, словно на короткие мгновенья оказываясь дома, затем складывал в сумку, лежащую в командирском ЗИПе. Когда писем долго не приходило, или становилось совсем тяжело, он вновь вытаскивал потрепанные конверты и снова перечитывал. Очень хотелось домой. Сейчас у Щербакова не было ни друзей, ни близких товарищей. Но как отсюда уехать, если даже дембелей не меняют…

Ранним туманным утром 12 декабря у танка Щербакова остановился "шишарик". Из кабины на землю спрыгнул прапорщик с рябоватым лицом и коротко стриженными светло-рыжими волосами под сдвинутой на затылок кепкой.

– Здоров, лейтенант, – панибратски протянул он руку показавшемуся из землянки Щербакову. Было ему на вид около тридцати, худощавый, коренастый, со светлыми насмешливыми глазами.

– Привет, – лейтенант спросонья не успел удивиться такой манере приветствия.

– Я новый старшина танковой роты, прапорщик Петров, для своих просто Юра.

– Саня, – протянул руку Щербаков.

– Принимай пополнение, Саня. Щас надо оперативно экипаж 172-го забрать отсюда, я им замену привез. Э, давай к машине, – прапорщик стукнул кулаком по тентованному борту ГАЗ-66.

Из кузова в грязь по очереди спрыгнули трое бойцов, настороженно оглядываясь по сторонам, где, кроме тумана, ничего не видно, затем выстроились в шеренгу.

– Командир танка сержант Мохов.

– Наводчик орудия рядовой Дорогин.

– Механик-водитель рядовой Воробьев.

– Пойду я пока соберу дембелей по-быстрому, чтобы ничего с собой лишнего не прихватили. Надо у них забрать автоматы и переписать на новый экипаж. Где танк стоит? – и прапорщик скрылся в тумане в указанном ему направлении.

Через полчаса экипаж 172-го около "шишарика" обнимался с экипажем 157-го и подоспевшими бойцами 158-го.

«Давайте, пацаны! Скоро и ваш дембель! Не поминайте лихом! – Гирин, Марченко и Стеценко, не скрывая долгожданной радости, на прощанье тискали в объятьях своих сослуживцев. – Товарищ лейтенант, простите, если что не так!»

Вскоре старшина Петров вместе с дембелями уехал в расположение батальона. Вслед им танкисты устроили салют, выпустив в небо по магазину трассеров. Новоприбывший экипаж пошел обживаться в новой землянке с еще не успевшей остыть буржуйкой.

Через пару дней дембеля уже ехали домой в выстиранной форме, припасенных на такой случай новых "белухах" и "каликах", один из них в лихо заломленном черном берете, не так давно подаренном Щербакову омоновцами.

Прошла еще неделя, такая же безрадостная, с густыми туманами и моросящим почти круглые сутки дождем. Вокруг непролазная грязь и пасмурное небо с низкими свинцовыми тучами. Экипажи большую часть времени сидели в землянке, прячась от непогоды. Едва проглядывало солнце, нужно выполнять поставленные Абдуловым задачи: чистка вооружения, подтяжка гусениц, наведение порядка внутри и снаружи танка. Ни радио, ни газет, от скуки Щербаков читал потрепанное руководство по эксплуатации Т-72Б, найденное в ЗИПе среди запчастей. Кравченко с Обуховым по большей части дрыхли, наводчик на земляном топчане, механик в ногах около буржуйки. Танк стоял с закрытыми на башенный ключ люками рядом с землянкой в окопе.

Экипажи других танков третьего взвода были предоставлены сами себе, и лишний раз дойти до них и посмотреть, чем они занимаются, Щербаков ленился пробираться по непролазной грязи под дождем. Пехота также жила сама по себе, бойцы в большинстве сидели в ротной палатке и по землянкам, правда, часовые всё-таки стояли – офицеров в мотострелковой роте больше, и за солдатами следили строже.

Некоторые солдаты стали бить себе татуировки на память о воинской службе. Самой популярной татухой был скорпион, означавший, что его владелец – "участник боевых действий", хотя, по сути, батальон в боях не участвовал, но ведь потом всякое рассказать можно. Причем, татуировку нужно сделать не дома, в нормальном тату-салоне, а обязательно в армии. Да вот беда – художников среди бойцов не было, поэтому вместо скорпионов получались какие-то нелепые раки на шарнирах. Неизвестно откуда солдаты узнали, что рисовать может командир танкового взвода. Щербакову принесли обрывок автомобильного журнала с простеньким изображением скорпиона на эмблеме противоугонной системы. Сашка перерисовал его на тетрадный листок, добавив света и теней. С этого дня татухи стали бить по драгоценному эскизу, и теперь их не стыдно будет показать, вернувшись домой. Главное – дожить до этого момента. Такого же скорпиона Щербаков нарисовал на маленькой командирской фаре-луне своего танка остатками белой краски.

Унылое существование закончилось 19 декабря, когда утром поступил приказ срочно собираться и выдвинуться всей 4 МСР и 3 ТВ в расположение 2 МСБ. Начались скорые сборы, землянки разбирали, стройматериалы грузили на технику, танкисты – на свои танки, пехота – в грузовики. К обеду на месте, где стояла в обороне 4 МСР, остались лишь пустые окопы и ямы бывших землянок.