Иван Никитчук - Украинский Чапаев. Жизнь и смерть легендарного комдива Николая Щорса

Вот сейчас пройдет навесной мост и встанет у собственного порога во всем блеске. Два года не был дома. Из писем знал новости. Кулюшу выдали замуж, живет отдельно. Зять из деповских, работает на электростанции, Бондарович Петро. По описаниям сестры не мог припомнить его, наверное, он постарше. Другая новость — Костя тоже, как и он, учится «на офицера»…

Собиравшиеся с полуночи над поселком тучи утром хлынули ливнем. С молниями, громом. Дождь застал Николая на мосту, через пути. Бегом припустил, с чемоданом, набитым вещмешком и скаткой. Баул свой забросил: все же офицер. Покуда добежал до своей калитки, фуражка, плечи и колени потемнели от влаги. С вещами, отдуваясь, вскочил в прихожую.

Удивили безлюдность и тишина. Никто не отзывался. Заглянул в горницу, в обе спаленки, прошел на кухню. Сзади кто-то повис. Екатерина! Теперь старшая в семье, домохозяйка, заменившая Кулюшу. Совсем взрослая, невеста уже. Чем-то похожа она на сестру в лице.

На голос старшей появились девчата. Испуганные мордочки. Не узнавал, кто из них Зинаида, Раиса, Лида.

— Гришку и Бориса увела Ольга к Табельчукам. От дядьки Кази письмо из Сибири пришло. А мама к заутрене пошла. Сегодня ведь воскресенье.

— Отец на линии?

— В ночь укатил.

Узнав, что он ненадолго, Екатерина засокрушалась:

— Не увидит тятя… По трое суток теперь пропадает. Жалеть будет — страх. Все вспоминает тебя…

Вечер Николай провел в семье. Собрались свои, Кулюша с мужем, все Табельчуки и Колбаско. Зять Петро вынул из потайного кармана бутылку настоящей водки с царской этикеткой и сургучной запайкой. В разгар веселья Кулюша потянула за рукав, как бывало, коснулась губами уха:

— Не видал Глашу? Тут она, у отца…

Откуда-то со дна поднялось давнее. Ничего не забылось, вроде то было вчера. До полуночи прошагал возле своего забора, втаптывая в сырой песок окурки… Вглядывался в окна соседей, но подойти так и не смог… Да и оттуда никто не показался…

Вошел в дом, разделся и лег в постель. Чувство одиночества снова закралось в его душу. Он накрылся одеялом и лежал, прислушиваясь к начавшемуся дождю и ветру, к слабому постукиванию ставней, пока они его не убаюкали…

Наутро Николай покинул Сновск.

Казалось все, Россия повержена. На третье военное лето она не способна будет к крупным наступательным действиям. Вильгельм уже потирал руки. Штаб его, и он сам, не видели необходимости продвижения в неоглядные просторы русских. Осталось разделаться с французами и англичанами.

В феврале немецкие войска, опережая планируемое противником на лето наступление, двинулись на крепость Верден. Месяц шли кровопролитные бои.

Но совсем нежданно для немцев ожила русская армия. Царская ставка, желая облегчить положение французов, в мартовскую распутицу предприняла наступление на Ковно. Крепость свою, оставленную более полугода назад, не отбили, и с огромными потерями отошли на исходные позиции. Немцы прекратили атаки под Верденом.

На том царская ставка не успокоилась. В апреле Николай Второй подписал приказ о подготовке к летнему наступлению на всех трех фронтах. Западный наносит главный удар, два других — вспомогательные.

В первые дни мая австрийцы набросились на Италию, недавнего союзника Антанты. Итальянские войска в недельный срок потерпели жестокое поражение под Трентино. Итальянцы попросили у царя Николая помощи.

Полетели опять планы русского главного командования. 21 мая Юго-Западный фронт пришел в движение. После двухсуточной артиллерийской бомбардировки пехота кинулась на штурм сильно укрепленных вражеских позиций. Генерал Брусилов, новый командующий фронтом, ввел в прорыв отборные полки гренадер и казачьи дивизии. Успешно продвигались фланговые армии: 8-я заняла Луцк, 9-я, отбросив врага за реку Прут, подошла к Черновцам. За несколько дней были разгромлены две австро-венгерские армии.

Прорыв русских ошеломил австро-германское командование. Спешно перебрасывались немецкие дивизии из Франции и с северных участков Восточного фронта. Контратаки немцы повели из Ковеля. Брусиловцы отбили их. Возобновив наступление, 8-я армия вновь опрокинула противника и вышла на реку Стоход. Сосед, генерал Эверт, командующий Западным фронтом, не поддержал вовремя решительными действиями, потерпев неудачу севернее Барановичей, он прекратил бой.

К осени армии генерала Брусилова утратили наступательный порыв. Войска выдохлись под Ковелем, на болотистых берегах реки Стоход…

Прапорщика Щорса швыряло в тех событиях, как щепку в взбунтовавшемся море. Все лето и осень кочевал в тылах Юго-Западного фронта, передвигаемый кем-то по запасным частям. Из 142-го пехотного запасного полка в середине сентября отозван с группой офицеров в действующую армию. Попал он в распоряжение начальника 3-й пехотной запасной бригады. Не дав распаковаться, перекинули в соседнюю, 21-ю бригаду. Двух недель не прошло — приказ: отбыть в штаб 45-го армейского корпуса 9-й армии. Очутившись в 335-м Анапском пехотном полку, он по каким-то признакам понял, что здесь наконец-то его пристанище. Весь ноябрь стоял «прикомандированным» к штабу. 28-го ноября получил назначение на должность младшего офицера роты.

Анапский полк занимал позиции по берегу Прута. Траншеи и землянки 2-й роты располагались у самой кромки камышей. Желтым полосой уходили камыши к воде. Противоположный берег виднелся серой узкой полоской. Там — враг. Оттуда, бывает, бьют пушки, шалят пулеметчики и снайперы.

— Вы, ваше благородие, не дюже вытуляйтесь в лакировочной фуражке, — предупредил в первый же день Николая бородатый постовой в траншее. — Шалят оттель… Ненароком клюнет.

Разговорчивый бородач в благодарность за папиросу тут же поделился недавним:

— Нады вот тах-то… вашего благородия, тож вьюноша зеленый, вытулил головку, а козыречек и блесни… Приголубила пуля. Дура дурой, сказывают, пуля-то. Хоша по нашим, солдатским, соображениям она понятие имеет…

— О ком имеет понятие? — спросил Николай, уже догадавшись, что речь идет о его предшественнике, прапорщике Светличном.

— В аккурат на их место вас дослали…

С самого начала войны, считай, на фронте. Более двух лет. А вот так, на боевых позициях, впервые. В затылок все глядел войне. По локти возился в чужой дымящейся крови, своей покуда ни капли не пролил. Нынче заглянул войне прямо в глаза, не успел рассмотреть, но ощущения вызвала сложные, противоречивые. Весь день ходил по землянкам, траншеям — присматривался. Было как-то беспокойно на душе. Больше всего волновало, как сложатся отношения с подчиненными солдатами. Приглядывался и к офицерам — теперь ровням, с которыми воевать и жить вместе. Чувствовал, что с солдатами будет легче найти общий язык, чем с офицерами.