Иван Никитчук - Украинский Чапаев. Жизнь и смерть легендарного комдива Николая Щорса

В февральскую стужу развернулись встречные бои. В Галиции русским удалось в упорных сражениях перевалить Карпаты. В марте 11-я армия принудила австрийскую крепость Перемышль выкинуть белый флаг. Из Восточной Пруссии немцы повели наступление на Августов — Осовец — Гродно. Генерал Гинденбург, желая повторить мазурскую удачу, двумя армиями сдавил в Августовских лесах 10-ю русскую армию. Русские войска стойко оборонялись. Ценою одного из армейских корпусов они вышли из окружения и отступили к крепости Осовец. Эта победа немцев была сведена на нет поражением их севернее Варшавы в районе Пресныша. Но план царской ставки был сорван.

К лету немцы еще больше перебросили войск с запада. Не связанные активными действиями французов и англичан, они в начале июля предприняли грандиозное наступление.

23 июля пала Варшава, за нею — крепость Новогеоргиевская. Основной удар немцы направили на Двинск и Вильно. Завязались кровопролитные бои на Немане, под крепостью Ковно…

Мортирный отдельный артдивизион лето не выходил из боев. Отступая, артиллеристы в конце августа опять заняли старые позиции по правому берегу Немана. Каждый орудийный расчет обосновался в своем заросшем травой дворике. Лазарет тоже вселился в свою землянку. Николай первым переступил порог. Ногой стронул застоявшуюся дверь — в нос шибануло нежилым духом, плесенью. Сбросив потрепанную изрядно сумку с крестом, блаженно растянулся на нарах. Веки свинцовые, не помнит, когда за последние сутки смыкал их. Не дадут уснуть и теперь: с минуты на минуту подойдет от переправы обоз. В землянку не поместишь всех раненых. Нет и нужды: сухо пока и на воле. Палатки разобьют. А долго ли удержатся на этих позициях? Немцы прут конницей именно на их участке. Без сомнения, рвутся на Вильно.

Последнее время дивизион потерь не имел. Оторвавшись от противника, перемещался за Неман. Тяжелораненых от переправы везли в Вильно. Остались выздоравливающие да с легкими ранениями, контузиями.

На закате дня вернулся Петр Свиридович. Присутствие его с утра не требовалось, и он со спокойной совестью провел время в штабе. Издали Николай определил: Петр Свиридович навеселе. За весну и лето, в боевой обстановке, в рот не брал спиртного. Отвел, значит, душу. По выражению лица не скажешь, что принес добрые вести.

Ужинали вдвоем, при свечах. Петр Свиридович раскупорил казенную бутыль со спиртом, наполнил два стакана.

— Пей.

Николай удивленно посмотрел на врача, пытаясь задать вопрос.

— Пей! Никто до нас не придет больше из тех… — опередил его Петр Свиридович. — Никто. Всех растеряли в Августовских лесах. Никого не осталось. Все новые, сопляки зеленые, без роду, без племени. Ни поговорить, ни выпить…

Отхлебнув, он отставил стакан.

— Проиграли мы, Николай, и эту войну, как с японцами. Попомнишь мои слова. Не удержимся тут, на Немане. А с новым командованием и вовсе…

— Опять заменен командующий фронтом другим родственником царя? — спросил Николай.

— Бери выше, верховный! Сам царь возглавил армию. А ведь великий князь куда-а-а в военных делах…

— А что с князем?

— Слухи, на Кавказ отправили. К туркам. Я лично об том весьма сожалею…

Задув свечи, легли спать. Кряхтя, укладывая удобнее свои мощные телеса, Петр Свиридович заговорил:

— А по совести, Николай, сожалею я о другом нынче… Парень ты дельный. Словом лишний раз не пожалуешь, но зато руки твои… Да и вообще, душой прикипел к тебе.

— Вас переводят? — Николай по-своему понял его слова.

— Ты отбываешь.

— Куда?

После долгой возни Петр Свиридович отозвался:

— Боюсь, придется тебе расстаться с фельдшерской сумкой. А жаль, врач из тебя вышел бы.

— После войны поступлю в университет.

— Надежды юношей питают…

Утром, на трезвую голову, Петр Свиридович продолжил ночной разговор:

— У меня вчера еще родилась мыслишка… Коль в строй тебе, идти надобно в школу прапорщиков. В нашу, Виленскую. Нужда преогромная в младших офицерах. Сам видишь, потери…

— Не получится. Я обращался уже к штабс-капитану Мернову, — сознался Николай. — По крайней мере, надо было в двенадцатом получить свидетельство. Года три хотя бы отработать. Я-то окончил в четырнадцатом.

— Тэк-с, тэк-с, — озабоченно насупился Петр Свиридович. — Это дело усложняет.

Мысль о строевой службе полностью захватила Николая Щорса. Запала еще весной. Последнюю каплю добавил знакомый врач, самый близкий из всего фронтового окружения…

Война эта, с колоссальным истреблением людей, скоро взломала многовековую кастовость в царской армии. Потребовалось множество офицеров, особенно младших чинов, кто ведет в бой. Кадровый офицерский корпус, преимущественно из дворян, понес внушительные потери. Действующая армия ощутила нехватку уже осенью 14-го в командном составе. Военные привилегированные училища спешно переводились на ускоренный срок обучения. Двери их были открыты широко, брали со средним образованием, с сословием не считались, а боевых парней, фронтовиков, так и вовсе мало-мальски грамотных.

Не составляло труда поступить и Николаю. Заминка произошла формальная: потребовался трехгодичный фельдшерский стаж. После недолгих колебаний он собственноручно устранил эту формальность: в свидетельстве Киевской военно-фельдшерской школы год окончания «14» исправил на «12».

К зиме 1915 года русские оставили Галицию, Польшу, Литву, часть Латвии и Белоруссии. Фронт распрямился по линии от Риги до Черновцов, тянулся через Двинск, озеро Нарочь, Пинск, Тернополь. Противники выдохлись. Из активной, наступательной война обернулась в позиционную. Войска врылись глубоко в землю, в блиндажи, землянки, опутавшись вдоль траншей колючей проволокой. Со снегопадами почти умолкли и пушки с обеих сторон.

В конце октября закончилась фельдшерская жизнь Николая Щорса: он вступил в действительную службу. Простившись с батарейными санитарами, с которыми сжился за пятнадцать месяцев, отбыл в 277-й пехотный запасной батальон. Батальон стоял в Вильно, но вскоре передвинулся к Минску.

В Минск Николай добрался санитарным поездом. На вокзале этапный комендант указал месторасположение его части, которая на то время располагалась в пригороде. Притопал туда только к вечеру. Штаб располагался в имении какого-то высланного вместе с семьей немца. Здание двухэтажное, кирпичное, с острой черепичной крышей. Все дворовые службы тоже из кирпича, под такой же кровлей. Двор обнесен дощатой оградой, обсаженной тополями. Доложился прапорщику. Просмотрев документы, тот равнодушно заметил:

— Кстати, вы уже не вольноопределяющийся. Вы теперь рядовой маршевой роты запасного 277-го батальона. Найдите во дворе фельдфебеля, он распорядится о вашем размещении.