Иван Никитчук - Украинский Чапаев. Жизнь и смерть легендарного комдива Николая Щорса

Желчный, высокомерный, Рычков навязывает свои оценки событиям, которыми так щедро снабжают газеты. Защищает каждый шаг Временного правительства, Керенского, хотя ему, собственно, никто не перечит. Николай, оглядевшись, понял, что именно терпимость остальных позволяет распоясываться штаб-ротмистру. Особенно досаждает он есаулу, доходит до оскорблений.

— Господин Рычков, — как-то не выдержал Николай, — несправедливо и некрасиво с вашей стороны… Есаул Голощеков старше вас. Уважайте хотя бы возраст.

— Сосед! Кого вы защищаете? — повышенным голосом отозвался Рычков из постели. — Если большевики возьмут в Питере верх, попомните… Все из-за казаков! Пятый год случился из-за вас, Голощеков. Ваши нагайки взбеленили до бешенства народ, заставили его хвататься за булыжник.

— Это совсем неумно, штаб-ротмистр, — отозвался кто-то из молодых офицеров.

Рычков, как охотничья собака, повел туда носом, его оттопыренный ус начал нервно подергивался.

Почувствовав поддержку, обрел голос и голос кубанец.

— Вы, Рычков, дозвольте полюбопытствовать, — спросил он ехидно, — где пребывали в ту пору?

— Не старайтесь, есаул, не среди тех, с красными флагами, кого вы пороли.

— И не подумаю.

— Юнкером я был зеленым в пятом году.

— Во, во, — усмехнулся Голощеков. — Юнкера, само собой, и палили из винтовок…

С того дня тирания Рычкова была свергнута. В палате, как и во всей России, водворился «революционный порядок — свобода слова, равенство». Так пошутил один из молодых поручиков, Свирин, курносый, веснушчатый парень с кудрявой рыжей челкой.

— Но не братство, — уточняя, добавил его однополчанин Демьянов.

Внешне Демьянов выгодно отличался от своего неказистого приятеля — высок, темноволос и кареглаз. Дружба их тянется с совместного пребывания в каком-то из московских пехотных училищ. Германские осколки и пули обоих миловали, но за горло взяли Пинские болота.

Между тем события в стране развивались стремительно. В газетах преобладала военная тема — наступление, наступление. И вдруг сквозь этот бравурный гомон пришла весть: на улицах Петрограда пролилась кровь. Расстреляна демонстрация…

Страсти в палате еще больше накалились. По-прежнему громче всех радовался голос Рычкова. Он свою линию гнул упорно. Демонстрация в столице, считал он, — выступление сбитой с толку большевиками уличной толпы.

— И надо стрелять? — отозвался из своего угла поручик Свирин.

Штаб-ротмистр только опалил его взглядом. Не умолчал и Демьянов. Ткнув подушку кулаком, приподнялся на локте, чтобы видеть всех.

— Временному правительству, как видно, управлять молодой республикой нелегко. Тому доказательство — расстрел демонстрации.

— А какое вам надобно правительство? — огрызнулся зло Рычков.

— Ну, во всяком случае… лучше постоянное.

Нечасто слышали стены палаты такой дружный смех. В дверь просунула голову сестра Валя. Она удивленно повела крупными карими глазами, строго обронила:

— Между прочим, господа офицеры, у вас послеобеденный отдых…

Долгое время Валя кого-то напоминала Николаю. Не мог понять. Как-то она заглянула в дверь без косынки. Белые пушистые локоны по плечам. Ахнул: Глаша! Карие глаза и светлые волосы… До мельчайших черточек представил близкое лицо — свою радость и свою беду. С тех пор не мог без боли смотреть на сестру. При ее появлении отводил взгляд, отворачивался к стене, начинал взбивать подушку.

Как нарочно, Валя дольше всех задерживалась у его кровати. Прикладывала пальцы ко лбу, вертела температурную карточку или вызванивала на тумбочке стеклянной посудой. Придумывала и еще хлестче иезуитскую пытку: подтаскивала стул, садилась и начинала обрезать крохотными ножницами ему ногти на руках. Ловя его убегающий взгляд, сердито обещала добраться и до бороды. С весны, как заболел, не вынул из полевой сумки трофейную бритву. Борода выросла на диво буйная, густющая, пальцы не затолкаешь. Она отличается от темно-русых волос чернотой с теплым отливом. Усами тоже давно не занимался — запышнели, слились с бородой…

И все же молодость взяла свое. Мало-помалу они все чаще стали встречаться на воздухе, сначала днем, а потом и вечерами. Валя рассказывала о своей семье, которая жила под Киевом. Мама ее фельдшер. Работает тоже в госпитале. Ее после фельдшерских курсов отправили в Крым. И вот она здесь…

Николаю нравилась эта девушка. Он любил слушать ее приятный мягкий голос, видеть красивый, слегка детский профиль… Ему хотелось поцеловать ее по-детски пухлые губы, но каждый раз останавливал себя, памятуя о своей болезни. Валя прижималась к нему, гладила его волосы… В это время глаза ее светились счастьем. Но Николай понимал, что счастью этому не бывать. Время очень неспокойное, и как оно дальше будет никто не знает…

Валя, обойдя все койки, бегло рассматривая карточки, остановилась возле него. Роясь в просторном кармане белоснежного халата, взглядом искала единственный в палате стул. Но в этот миг прозвучал голос штаб-ротмистра.

— Подпоручик Щорс, — теперь Рычков обращался к нему не иначе как официально, — вас мы еще не слышали… Господина есаула, к примеру, вполне удовлетворяла монархия. Не прочь он и восстановить ее. На худой конец, видеть Кубань свою автономией. Вас какая власть устраивает? Что вы имеете к нынешней, Временному правительству?

Николай с готовностью выпростал ноги из-под простыни, намереваясь подняться.

— Видите, господин штаб-ротмистр, ответить на ваш вопрос трудно. Я знал одну власть. Ушла сама. Что касается этой… Сидеть на штыках невозможно. Убежден. Временное правительство пока как-то еще умудряется сидеть. Но оно ведь временное, вы сами об этом говорите.

Поручики поддержали громким смехом. Валя, так и не вынув из кармана ножниц, угрожающе потрясла кулаками, чтобы не шумели на весь лазарет.

— Я, подпоручик, человек военный, — привстав на колени, потянулся сухожилой шеей Рычков, — и требую определенности.

— Пожалуйста. Я тоже военный. Кровавое побоище в Петрограде вы подаете как выступление сбитой с толку кем-то уличной толпы. Глубоко ошибаетесь. Расстреливали из пулеметов солдат и матросов…

— Расстреливали анархию! Всякую сволочь, дезертиров. Газеты скверно читаете, Щорс.

Николай как ни в чем не бывало продолжал:

— Господин Рычков желал определенности. Доскажу. Из официальной прессы не уловишь истинного положения, одни угрозы в адрес германцев да бравурные призывы к наступлению. А солдатские комитеты требуют мира, отказываются наступать и вообще… против войны.

— Ага! — обрадовался зло Рычков. — Власти добиваются.

— Да. Момент острый… Временное правительство или Советы. Исход зависит от армии. Чью сторону она примет…