Дэвид Шефф - Красивый мальчик. Правдивая история отца, который боролся за сына [litres]

Ник в Окленде.

Брут неохотно последовал за мной на второй этаж, шаркая по полу усталыми лапами. Я налил воду в чайник и поставил его на зажженную конфорку.

Перезвонил Вики. Она была в сомнениях, не знала, что делать: платить или не платить за авиабилет. Я понимал ее колебания, но сказал «нет». Что касается меня, то я, может быть, подумал бы о помощи только при условии, что он вернется в наркологическую клинику.

И я дал отбой.

Потом я позвонил своему другу. Голос у него был уже более спокойный, чем на автоответчике. Он сказал: «Слушай», – и включил свой автоответчик с сообщением Ника. Речь его звучала невнятно: «Мне нужна помощь. Я не могу позвонить отцу. Не знаю, что делать, пожалуйста, ответь мне». Он оставил телефон мобильника З.

– Грустно и горько это слышать, – сказал мой друг. – Одна часть моей души рвется в Окленд, чтобы забрать его, а другая часть готова свернуть ему шею.

Снова Ник здесь и сидит на наркотиках. Почему-то я был непривычно спокоен. Я думал: «Если он здесь, что он может сделать дальше? Прийти к нам в дом? Что я сделаю в этом случае? Может быть, он отправится к родителям Карен, как тогда, когда Нэнси обнаружила его в спальне в цокольном этаже? Или он снова вломится к нам в дом?»

Карен вышла из спальни и спросила:

– Как ты думаешь, может он пойти к Нэнси и Дону?

Ее беспокоили те же мысли. Может, и не пойдет, но кто знает? Может быть, стоит им позвонить и предупредить? Конечно, это растревожит их. Но если мы не предупредим, а Ник явится, будет еще хуже. Мы позвонили.

Куда еще он мог бы пойти?

На следующий день Ник оставил еще одно сообщение своему крестному и одно – матери. На этот раз он сообщал, что девушка наркомана, у которого они живут, дала им деньги, чтобы улететь домой.

Я сидел в библиотеке Корте-Мадера, обложившись нужными мне книгами. Усиленно и сосредоточенно старался работать на своем ноутбуке, пытаясь удержать (в который раз) то, что стремительно выходило из-под контроля.

Мобильник был включен в режиме вибрации. Внезапно он начал трястись и дребезжать, как одержимый. Я взял его со стола, чтобы шум не мешал окружающим. На дисплее высветились зеленые цифры – номер подруги Ника.

У меня не было никакого желания выслушивать очередную ложь. И я выключил телефон.

Позже, когда я поехал забирать детей из школы, я прослушал сообщение. Ник говорил, что они с З. возвращаются на машине из «Джошуа-Три» и наконец находятся в зоне доступа мобильной связи. Вот что он сказал дословно: «Привет, пап. Мы едем из “Джошуа-Три”, и мы снова в зоне доступа…».

Меня поразила не столько его ложь, сколько ее изощренность. Он бы мог просто сказать: «Я в Лос-Анджелесе». Он бы мог просто сказать «привет». Но он взял придуманный им первоначальный вариант вранья и расцветил его всяческими подробностями, чтобы я ни минуты не сомневался в истинности этой истории. И я бы действительно не сомневался, если бы заранее не знал, что это ложь. Теперь я уже достаточно наслушался о том, какую паутину лжи способны сплести наркозависимые. «Наркоманы лгут обо всем и обычно делают это с потрясающим мастерством, – как-то написал Стивен Кинг. – Это болезнь лжецов». Однажды Ник процитировал одну из прописных истин программы анонимных алкоголиков: «Алкоголик стащит ваш кошелек и соврет об этом. Наркоман стащит ваш кошелек, а потом поможет вам искать его». Где-то в душе я убежден, что он на самом деле верит, что найдет его и отдаст вам.

Я прослушал сообщение несколько раз. Хотел его запомнить.

Неужели он забыл, что звонил матери и крестному и говорил им, что он в Окленде и что ему грозит опасность? После всего, что было, неужели он думал, будто мой близкий друг не позвонит мне, ведь он беспокоился о Нике, думал, что ему опасно оставаться в доме наркомана в Окленде? Неужели он не понимал, что его мать, с которой мы вместе пережили эти адские «американские горки» с его наркозависимостью, не позвонит мне, чтобы обсудить, что нам делать? И не только для этого. Просто поговорить с человеком, который любит Ника так же, как она.

Сообщение на этом не оканчивалось. Он говорил вполне связно, язык не заплетался. Судя по голосу, он был в норме. Сказал, что скучает и любит меня.

«Привет, папа. Это я, Ник. Я только что узнал, что ты знаешь всю правду».

Я проверил поступившие сообщения. Ник снова звонил. И снова угадывалась невнятность речи. Он разговаривал с Вики и понял, что я знаю, что он был в Окленде, а не в «Джошуа-Три». И теперь старался замести следы. «Я просто не хотел волновать тебя, – говорил он. – Я не хотел, чтобы меня заставили встречаться с тобой, когда я был в районе Залива. И я не мог себе даже представить, что этот чувак окажется настоящим психом. И З. тоже не знала. Мы еле выбрались оттуда… Сейчас я в безопасности… Как бы то ни было, мне жаль, что я наврал тебе».

Я устроился на диване в гостиной. Что-то в комнате зацепило мой взгляд. Куча газет на полу. Сверху лежала San Francisco Weekly. Я посмотрел повнимательнее. «Бей-Гардиан» и флаер из музыкального магазина «Амеба», любимого магазина Ника. Я будто оцепенел. Я не мог оторвать от них взгляд. До меня стало постепенно доходить. Но нет, не может быть.

Я спросил Карен, не она ли положила эти газеты. Нет, может быть, ты?

Значит, Ник опять вломился в наш дом. Я был абсолютно в этом уверен.

И Карен тоже.

Мы оба не сомневались.

Нет, только не это.

Сердце тяжело забилось. Мы принялись обыскивать дом.

Вдруг Карен остановилась и спросила: может быть, газеты оставил наш друг из Нью-Йорка, который гостил у нас в прошлые выходные? Неужели это его газеты? Я позвонил ему. Действительно, так и было.

Точно, мы стали параноиками и сумасшедшими. Паранойя и сумасшествие развиваются не только у наркозависимых.

Я не перезвонил Нику, у меня просто не было сил говорить с ним. Может быть, позже, когда он протрезвеет. Когда вообще перестанет употреблять наркотики. А не так, как сейчас, когда он говорит: «Я употребляю клонопин, чтобы соскочить с метамфетамина» или «Это только валиум, чтобы успокоиться».

Я любил его и знал, что всегда буду любить. Но я не мог иметь дело с тем, кто мне лжет. Я знал, что трезвый Ник с ясной головой, здравомыслящий и проходящий реабилитацию, не стал бы мне врать. В некотором смысле я даже был благодарен за его вопиющую ложь. Она помогла мне избавиться от остатков сомнений. Обычно для меня всегда было настоящим мучением разобраться в том, где правда, а где ложь, употребляет он наркотики или нет, но теперь я все понял.

На книжных полках над моим письменным столом стоят фотографии. Здесь есть недавняя фотография Карен и еще одна ее фотография, детская. Задумчивая смуглая девочка с короткой стрижкой и в полосатой матросской рубашке где-то на пляже. Она очень похожа на Дэйзи, то есть Дэйзи похожа на нее своим сияющим взглядом, темными глазами и волосами. Есть там и фотографии Дэйзи. На одной из них она стоит в мокасинах и голубых трусиках и внимательно исследует морду терпеливого Мундога. Есть фотография Джаспера в младенческом возрасте на руках у Карен. И фотография Джаспера, наряженного в красную суконную куртку, шелковые фиолетовые штаны в индийском стиле, на голове – вязаная зеленая шляпа с золотыми кисточками и пушистыми помпонами, на ногах – туфли джинна с золотой вышивкой и загнутыми острыми носками. Есть и совместные фотографии Дэйзи и Джаспера в очках для плавания и Дэйзи с Джаспером, позирующим с клюшкой для лакросса. А вот фотографии Ника. На одной ему лет десять, он в джинсах, голубой трикотажной рубашке на молнии и в голубых кроссовках. Руки в карманах, смотрит в камеру и улыбается. Есть и более поздние фотографии. Широкая улыбка, одет в мешковатые спортивные трусы, с голым торсом – таким он был, когда мы встретились на Гавайях. Это мой сын и мой товарищ Ник в период реабилитации, и с ним все хорошо.