Яков Смородинский - Воспоминания о Л. Д. Ландау

Я не знаю, по какой причине был уволен Ландау. Текста приказа я не видел, но говорили, что его плохо понимают студенты. Я считаю, что Ландау читал лекции блестяще. Он для сотрудников УФТИ читал специальный курс и вел теорминимум — отдельно для теоретиков и отдельно для экспериментаторов. Он читал все пять курсов, и я слушал у него статистическую физику и квантовую механику. Для меня, физика уже более или менее подготовленного, он был блестящим лектором. Как его воспринимали первокурсники, мне трудно сказать. Надо помнить, конечно, что студенты тогда были не такими, как теперь, это были не школьники, это были люди за тридцать, старше Ландау — парттысячники, профтысячники. Говорили, что Ландау на первой лекции продиктовал 15 вопросов, на которые они должны были дать анонимно ответы. Это были вопросы, на которые люди, имеющие среднее образование, ответить должны были. Но они не отвечали или отвечали так, что стали предметом насмешек: не над кем-то конкретно, потому что ответы были без подписи.

В общем дело приняло серьезный оборот. Конец декабря, вот-вот сессия, а кафедра общей физики, обслуживающая весь первый курс, ушла с работы. Правда, пока мы ждем приказа, занятия идут. В тот же день, 27-го по-моему, нам сообщают, что мы приглашаемся на заседание ученого совета университета. Мы пошли, а Ландау отказался: «Меня уволили». Тогда у Ландау гостил Румер и он попробовал уговорить Ландау пойти: «Надо идти, раз зовут». Ландау в ответ: «Меня уволили». Наконец, разрешил сказать, что он болен.

Пришли мы на заседание ученого совета. Мы все мальчишки: еще, а там сидят солидные люди с бородами, все старше нас, — профессора всех специальностей. Начали нас прорабатывать:

— Как это так! Молодые люди, только что закончили советский вуз и такая демонстрация.

Мы кое-как отбиваемся:

— Так и так, наша основная работа в УФТИ. Мы здесь работали только потому, что здесь Ландау.

Я со своей стороны твержу, что я аспирант, что прохожу педпрактику по поручению моего руководителя и, если есть у кого проходить, я прохожу, а если нет… Длилось собрание много часов, часов шесть наверное. В конце концов кто-то из выступавших назвал это забастовкой, следующие ораторы подхватили — и мы уже забастовщики. Еще какой-то оратор к слову «забастовка» присоединил эпитет «антисоветская» — антисоветские забастовщики. Была принята резолюция: все нас осуждают. Мы ушли. Я как-то не придавал этому большого значения, озабоченность проявлял в основном Ахиезер. Он боялся, что это может иметь тяжелые последствия. Я тогда еще не понимал, в какое время я живу: юнец, только что закончил институт, верил каждому слову, написанному в газете. А на другой день профсоюзное собрание в УФТИ; опять нас ругают, называют забастовщиками, но не антисоветскими, а просто забастовщиками. Опять стыдят, что вот молодые люди, только что закончили советский вуз и вруг — забастовка. Выступил даже Синельников и напомнил Ландау про физический джаз-банд. А в ЛГУ физическим джаз-бандом называли себя Ландау, Иваненко и Гамов. Гамов в это время уже был невозвращенцем, да и джаз-банд тогда было не очень модным и даже не очень желательным понятием. Дальше начали искать причину, почему мы такие плохие. Обычное обвинение состояло в том, что мы оторвались от общественности, никто не ведет общественную работу. Ребята Ландау действительно никакой общественной работы не вели. Они занимались физикой и сидели днем и ночью в библиотеке, но я-то был очень активным общественником. Я уже успел стать членом месткома, организатором ДСО «Наука» в институте, работал в редколлегии газеты «Импульс» и был заведующим институтским клубом на общественных началах. Словом, я был весь в общественной работе. Я выступил и сказал, что я ни от кого не оторвался, вы знаете, что я веду общественную работу; просто я поступил работать в университет, потому что там был Ландау, ведь для меня основное — работа в лаборатории: я — аспирант. Неплохо, конечно, иметь педпрактику, но смотря у кого. У Ландау — имеет смысл, а у других — не знаю. Кончилось собрание, никаких оргвыводов сделано не было; ребята меня ругают: «Чего ты рыпаешься? Сказали оторвался — значит, оторвался».

Это было 27 или 28 декабря. 31 декабря Лифшиц (Е. М.) пригласил нас к себе на встречу Нового года. Там были Ландау, Померанчук, Ахиезер, Левич, Компанеец, Шубников, Горский. Минут за пять до того момента, когда положено произносить тост, Лифшиц задал всем присутствующим такой вопрос: «По какому принципу собраны приглашенные?» Ну в общем теоретики, но я же тоже был, а я не теоретик, и Шубников был — он тоже не теоретик. Общего вроде как нет. Позже Лифшиц объяснил: здесь собраны те, кто участвовал в забастовке или мог бы участвовать, если бы обстоятельства сложились иначе. (Левич и Компанеец не работали в университете и поэтому не участвовали в забастовке.)

Встретили мы Новый год, а утром нас ждет «молния» из Киева, из Министерства просвещения: «Немедленно приехать!» И перечислены фамилии всех участников забастовки. Нам достали билеты, даже в мягком вагоне, и мы поехали. Ландау не поехал («Меня уволили»).

Принял нас нарком просвещения Затонский. Он спросил каждого в отдельности, почему мы подали заявление. И каждый объяснил: уволили Ландау, а нам интересно работать у Ландау, а у кого-нибудь другого не так уж интересно. Шубников сказал, что если нет физики общей, то какой смысл иметь физику твердого тела. Затонский нас всех спокойно выслушал, не прерывая, не задавал дополнительных вопросов, а потом произнес маленькую речь, что ректор университета Нефоросный не имел права увольнять Ландау, что заведующий кафедрой — это номенклатура наркома [58] А. И. Ахиезер вспоминает дополнительные подробности встречи с Затонским, который, в частности, сказал, что Ландау — идеалист и не признает закона сохранения энергии. В этом месте Померанчук очень выразительно хмыкнул, а Ахиезер сказал: «Странно, накануне мы с По-меранчуком показывали Дау результаты нашей совместной работы и он усмотрел, что в одном месте у нас не выполняется закон сохранения энергии. Боже, какой был разгон!» . При таких обстоятельствах я впервые услышал это слово.

— Ну что ж, — ответили мы, — очень хорошо.

Очевидно, приказ отменяется, раз он незаконный, и мы едем и продолжаем работать. Мы сказали, что мы, вообще говоря, и не прерывали работу. Пока приказа нет, мы будем вести экзамены, все, что надо: мы не забастовщики, мы просто подали заявление и ждем приказа. Не будет приказа — мы не прекратим работу, сессию не сорвем.

В конце беседы Затонский сказал: «Я хочу с вами посоветоваться. Как вы считаете, на месте ли Ландау в роли завкафедрой общей физики?» Мы дружно ответили: «Нет, это не его кафедра».