Марат Гизатулин - Булат Окуджава. Вся жизнь — в одной строке

А когда Булат Шалвович видел, что кого-то оскорбляют, он мог быть не просто жёстким — жестоким. Заходит он как-то в класс и видит, что одна девочка, Майя Лебедева, воспитанница детского дома, плачет. Он спрашивает: «Что случилось? Кто тебя обидел?» Она молчит. Он снова спрашивает. Майя молчит, боится назвать обидчика. Учитель не отступает. И тогда кто-то из класса не выдержал и назвал имя. Оказалось, что это Сосин или Соскин из ближней деревни Каменки. Окуджава молча подошёл к нему, взял за шиворот и поволок на улицу.

— У нас класс был на первом этаже, и мы всё видели, что происходило на улице. Зима тогда была снежная, и возле школы были огромные сугробы. И вот он этого мальчика берёт и головой в сугроб! — рассказывает Изотенкова. — Так раза три он и ткнул его головой в сугроб, а уж потом отпустил.

В общем, полное взаимопонимание между учителем и учениками было налажено быстро. О том, что ученики полюбили нового учителя, рассказывают не только они.

Вспоминает воспитательница детского дома К. П. Кузькина:

— Что я заметила прямо с первых дней? Мальчишки все без ума от него были, я не видела, как девчонки, а мальчишки прямо без ума. Мой будущий муж учился у него, так он, когда ухаживал за мной, всё мне говорил: «Ох, у нас Булат хороший!»

Зато с первым же проведённым Булатом диктантом вышел конфуз. Почти весь класс получил двойки, что было само по себе неприятно, а ещё и потому, что раньше в этом классе, как уже было сказано, русский язык и литературу преподавал сам директор школы. Получалось, что директор за время своей работы ничему ребят не научил и ставил им незаслуженные оценки, ведь при нём успеваемость была хорошая. Хотя чему мог он научить, если сам мало что знал? Он хвастался иногда, что институт закончил заочно за два мешка картошки.

Мне вспоминаются испуганные маленькие глаза Шулейкина, когда я объявил ему, что первый диктант весь класс написал на единицу.

— Что с вами? — спрашивает он.

— Всё в порядке, — говорю я. — Вот посмотрите.

Он дрожащей рукой перелистывает странички.

— Может быть, у вас с дикцией не всё хорошо?

— С чем?..

— Может, вы диктовать не умеете?

— Ну, знаете!..

— Такой грамотный класс, и нате…

Он так говорит об этом, что я чувствую себя виноватым, хотя и недели не прошло, как я вошёл в этот класс.

— Вы отметки в журнал не ставьте, — говорит он. — Кошмар какой-то…

Я попросил супругов Кузиных прочитать повесть «Новенький как с иголочки», чтобы освежить в памяти события тех дней. По их словам, с первым диктантом всё именно так и было, вот только описание завуча Клары Ивановны они не одобрили.

В повести в диалог молодого учителя и директора школы вмешивается завуч:

— Что случилось? — спрашивает Клара Ивановна.

Она завуч. Она преподаёт ботанику. Ботаники они почти не знают. Она просто читает ученикам главы из учебника. Наверное, потому лицо у неё всегда испуганное.

Она смотрит то на меня, то на Шулейкина круглыми коровьими глазами, и полные её губы слегка приоткрыты в томительном ожидании.

Кузины и слышать не хотели, что героиню повести зовут не Клавдия Ивановна, как реального завуча, а Клара Ивановна, и что она преподавала не математику, как её прототип, а ботанику. Видимо, сюжет здесь настолько совпадает с реальностью, что, воспринимая повесть как сугубо документальную, супруги обиделись за коллегу:

— В то время завучем была Клавдия Ивановна, умная, добрая, красивая женщина. Она была очень уважаемым человеком и в школе, и на селе. «Круглые коровьи глаза» ей не подходят.

Узнали Кузины и других действующих лиц повести. Узнали сына председателя колхоза, узнали Веру Багрееву:

— Была в школе девочка Маруся Бадеева, ничем не примечательная среди подруг, но симпатичная. А то, что она много работала по дому и была плохо одета, это удел всех деревенских детей того времени, — говорит Вера Яковлевна. — А ещё Булат Шалвович упоминает в повести пионервожатую Марию Филипповну. Да, была такая великовозрастная пионерка. Очень энергичная, словоохотливая.

…Директор уговаривал нового преподавателя исправить отметки, но Булат наотрез отказался. Стало ясно, что конфликта не избежать. Солохин попытался уладить дело, найти какой-то компромисс, велел провести новый диктант, полегче. Тут уж он сам присутствовал в классе и незаметно, как ему казалось, подсказывал ребятам.

— Зачем вы подсказываете? — говорю я шёпотом.

— Какие же это подсказки? — говорит он громко. — Они волнуются… Это помощь маленькая.

Конечно, после второго диктанта отметки были значительно лучше первых. Солохин был доволен. Но радовался он рано. Окуджава не собирался идти ни на какие компромиссы. И провёл третий диктант.

…Я говорю своим восьмиклассникам:

— Результаты третьего диктанта — колы. Нравится?

Они молчат.

— Не нравится?

Они молчат.

— Цыганков Ваня, тебе нравится?

Он стоит за партой. Крутит рыжей кудлатой головой.

— Ну, нравится тебе такой результат?

— Не-е…

— Кому нравится?

Они молчат.

— Вот и выбирайте. Сами выбирайте, — говорю я. — Как скажете, так и буду поступать.

Что-то подкатывает к горлу. Что-то душит меня. Ну вы, ну поддержите хоть вы меня! Скажите хоть одно слово…

Отступать учитель уже не мог. Что подумали бы о нём его ученики? Они ведь не глупые, всё понимают! А если не понимают? Поддержки от коллег ожидать не приходится, так, может, хоть сами ученики поддержат его, не захотят незаслуженных четвёрок и пятёрок?

Я не знаю, чем это кончится, но давайте воевать…

— Мы можем писать лёгкие диктанты, как тогда… Если вы хотите. Я даже могу подсказывать вам. Вы меня любить будете за доброту мою… А?

Они молчат.

— Меня все хвалить будут… Хороших дров мне привезут. Будет большой праздник…

Кто-то фыркает. Или я напрасно взываю к ним?

— И спрашивать я буду очень облегчённо. И когда буду спрашивать, буду в окно глядеть, чтобы не мешать вам в учебник подсматривать…

Коля Зимосадов сидит насупившись. У Маши Калашкиной растерянная улыбка на некрасивом лице. Шура Евсиков барабанит по парте пальцами. Он очень сосредоточен.

— Хотите такую жизнь? Да? Одно слово, и всё будет по-вашему.

Они молчат.

— Хотите?

— Не хотим, — говорит Гена Дергунов и прячется за развёрнутую книгу.

— А ты за всех не отвечай, — говорит Саша Абношкин.

— Хотите?

— Лучше, чтоб полегче, — улыбается Маша Калашкина.

Подвёл ты меня, Абношкин!

— Полегче не будет, — говорю я.