Марат Гизатулин - Булат Окуджава. Вся жизнь — в одной строке

Рассказ настолько документальный, что портрет его героя получился очень точной копией с портрета Родина:

Это был ещё довольно-таки молодой человек среднего роста, с растопыренными ушами, жилистый, с внезапной непредсказуемой улыбкой на маленьком, с кулачок, скуластом лице [24] Далее все курсивные цитаты в этой главке — из рассказа «Искусство кройки и житья». .

Хотя роста Родин был всё-таки скорее не среднего, а небольшого. И, как многие подобные люди (видимо, в качестве компенсации за недостаточный рост), имел пылкий темперамент. Во всём ладный человек — подвижный и весёлый, плясун и бонвиван, в части темперамента и отношения к женскому полу он был в чём-то даже схож с директором школы.

Откуда известно, как выглядел прототип героя рассказа? Так есть же фотография! На которой, кстати, запечатлено и бессмертное пальто автора рассказа, которое он описывает так:

Моё же пальто было совсем иным. Его материал тоже назывался драпом, но напоминал листовую фанеру, которую почти невозможно согнуть, и плохо обработанную, о которую можно было содрать кожу. Этот драп ткали вместе с соломой, веточками и отрубями, и, бывало, просиживая в каких-нибудь приёмных или на вокзалах в ожидании поезда, я коротал время, выщипывая из него этот строительный материал и собирая его в горсть. Горсть по горсти. Кроме того, это пальто было подбито простёганной ватой, напоминая матрас. Изысканно распахнуть его было невозможно. Его можно было только раскрыть, да и то с трудом, словно плохо смазанную двустворчатую дверь, раскрыть, войти в него, просунув в рукава руки, и с треском захлопнуть полы.

Родин был так же малообразован, как и директор школы, но, в отличие от Солохина, не кичился своим умом, а с благоговением относился к образованным людям, тянулся к ним. И этого было вполне достаточно, чтобы с Булатом у них возникла взаимная симпатия.

Родин был постарше Булата — немного, года на три, но куда опытней в житейских вопросах, ибо был он человеком деревенским, умел управляться с хозяйством и со скотиной. Вернувшись с фронта, он преподавал в родной деревне Кирилловской, неподалёку от Шамордина, физкультуру и военное дело, а два года назад, несмотря на отсутствие образования, был назначен директором детского дома. Впрочем, образования особенного там и не требовалось — должность эта была не столько педагогическая, сколько хозяйственная, но Родин любил причислять себя к работникам просвещения.

На новом месте Родины сразу обзавелись хозяйством. У них и огород был, и коз они держали, и поросёнка, дом их всегда был полная чаша. И конечно, Степану Кузьмичу было в радость шефство над молодыми неприспособленными городскими интеллигентами. Хотя, как вспоминает его жена, и им у городских было чему поучиться:

— Собирались мы и у них, но чаще у нас. Галя хорошо пекла пироги, тортики всякие, учила печь и меня. Мастер она была готовить. Булат всегда приходил с гитарой, пел…

Это был хлебосольный дом, и, когда меня приглашали, появлялась возможность посидеть в сытном тепле, в комнате, почти городской по виду. Происходило это чаще всего так: вваливался ко мне запорошённый снегом Сысоев, с досадой оглядывал мою дымящую печку, тусклую лампочку в потолке и говорил: «Да ладно книжки читать, всех не перечитаешь, — и похохатывал от собственного остроумия. — Айда к нам — чайку попьём». И мы шли по сугробам.

В его доме тотчас появлялась водка, и домашние огурчики со смородинным листом, и капустка, и помидорчики, и рассыпчатая картошка, и розовое сало, и крутые яички, а иногда и холодец. Мы рассаживались. Сысоев производил все приличествующие моменту движения: потирал руки, передёргивал плечами, ухал, ахал, чертыхался, заливался — был счастлив.

В рассказе Окуджава описывает, как они с Родиным решили пошить себе кожаные пальто и что из этого вышло. В деревне резали скот, и они купили по дешёвке шкуры. Кое-как выделали их начерно, засолили и отправились в Калугу к родинскому знакомому скорняку, который должен был окончательно выделать кожу. Происходили с ними разные перипетии, но задумка так и не была осуществлена — как-то они шкуры испортили, что-то не так сделали.

Покровительствовать было для него ( Семёна Кузьмича. — М. Г.) удовольствием. Когда я проявлял свою непрактичность, попадал впросак, он звонко заливался и с радостью начинал поучать. …Он во всём любил добротность, основательность в том смысле, как понимал это сам. Рубля лишнего не потратит, а сам то и дело навязывал взять у него в долг…

Дружба с директором постепенно перешла и в дружбу со всем коллективом детского дома. Булат с Галиной принимали участие почти во всех тамошних торжествах.

Вспоминает Клавдия Петровна Кузькина:

— Потом Новый год наступил. У нас застолье, и танцы, и песни, все молодые были — и воспитатели, и обслуживающий персонал. И они приходят, гитара… Мы так смутились, девчонки молодые, не знаем, как вести себя. Но потом простота их с нас сняла напряжение. Он играл на гитаре и пел песни, и Галина Васильевна пела вместе с ним. Потом стали танцевать. Степан Кузьмич — и цыганочку плясать, и русского! Он такой любитель был, весельчак. И мы перестали стесняться, стали и плясать, и петь под гитару. Кто-нибудь начинал напевать что-то, а Булат Шалвович тут же подбирал мелодию и аккомпанировал. Вальсы «Голубой Дунай» и «Амурские волны» под радио танцевали, так он и тут подыгрывал. Не выпускал гитару из рук.

И всё-таки дружба Булата со Степаном закончилась плохо. Это видно из рассказа, хотя никто из шамординцев того времени сегодня об этом не помнит. И не может помнить, потому что размолвка случилась значительно позже, когда Булат уже жил в Москве.

А что же в рассказе? Там после неудачи с кожаными пальто лирический герой Булата Окуджава после застолья в ресторане попадает в милицию. Ладно бы хулиганство пьяное, так нет, чуть ли не в шпионаже был заподозрен главный герой — выспрашивал что-то, записывал… Утром героя рассказа из милиции выпустили, но напуганный Семён Кузьмич решительно отворачивается от него, опасаясь контактов с неблагонадёжным элементом. И даже на одной машине с опасным попутчиком возвращаться в Шамордино не захотел.

Но этого не было и даже быть не могло. Потому, что рассказ хоть и документальный, но описывает два совершенно разных эпизода из жизни автора. Инцидент в ресторане случился не только до знакомства главных героев рассказа, но даже до того, как Булат вообще узнал о существовании какого-то Шамордина.

Родины из Шамордина уехали в 1952 году, через год после Булата. Они уезжали вместе с детским домом, который был переведён в Калугу. Вместо детского дома в Шамордине открыли детский сад, поскольку народу теперь стало много, только в училище механизации 700 человек, и все с семьями, с детьми, все работали. В том же 1952 году в Калуге появился и Булат, успев перед этим совсем недолго поучительствовать в Высокиничах. По свидетельству многих, он и в Калуге иногда приходил к Родиным в гости и, как всегда, — с гитарой.