Марат Гизатулин - Булат Окуджава. Вся жизнь — в одной строке

Что же касается эпизода с загулами «под шарами», некоторые биографы не склонны доверять автору рассказа. Хотя Окуджава об этом не только художественную прозу написал, но и на выступлениях и в интервью рассказывал неоднократно. Да вот хотя бы:

Я приехал в Калугу, никого не зная. И в школе как-то сразу сошёлся с Сашей Больгиновым. Он меня спросил: «Под шары пойдём?» И мы пошли в какую-то забегаловку, над входом которой висели два матовых шара. Сели за столики. Не спрашивая, нам подали по стакану водки, по кружке пива и по котлете с вермишелью. Мы выпили — опьянели. Вышли в обнимку и пошли по Калуге. Даже запели. На следующий день уже я спросил Сашу: «Под шары пойдём?» Он удивился и говорит: «Пойдём». «Только вот денег нет», — продолжаю. «А ты напиши в кассу взаимопомощи, что, мол, брюки нужны». Я написал, дали мне тридцатку, и мы пошли под шары [55] [Беседовал] В. Соловьев // Знамя. Калуга, 1988. 12 авг. .

Но Дмитрий Быков пишет в своей книге:

Тут все, как обычно у него, — правда, и в той же мере неправда, и отделить одно от другого почти невозможно.

Именно так — неправда, а не художественный вымысел, например.

О. Розенблюм справедливо замечает, что история несостоявшегося алкоголизма слишком новеллистична, чтобы быть правдой; сам Окуджава неоднократно вспоминал, что плохо переносил алкоголь — воспитанный в Тбилиси на сухом вине, он немедленно хмелел от водки, и почти все знавшие его хором свидетельствуют, что пил он мало и неохотно. Есть и у меня свои воспоминания на этот счет — правда, он был уже в годах; признавался, что больше двухсот граммов выдерживал редко.

Ольга Розенблюм давно занимается Булатом Окуджавой, диплом писала на эту тему и диссертацию, поэтому Дмитрий Львович очень ей доверяется. А напрасно, между прочим, потому что метод исследований Ольги Михайловны несколько однобокий — она чуть ли не с патологической подозрительностью ищет ложь в любом высказывании Окуджавы, касающемся его биографии.

И собственное суждение Быкова о том, что «воспитанный в Тбилиси на сухом вине, он немедленно хмелел от водки, и почти все знавшие его хором свидетельствуют, что пил он мало и неохотно», вызывает большие сомнения.

Выпивал Булат Шалвович, как правило, действительно не много. Но почему же неохотно? Очень даже охотно! Причём любил именно водку, и не обычную, в сорок градусов, а покрепче. Даже за несколько дней до своей смерти, будучи в гостях у Анатолия Гладилина, он требовал, чтобы ему дали водку покрепче.

И не так уж и «немедленно» он хмелел от неё. Это большое преувеличение. Доводилось мне видеть, как выпивал водку и брат Булата Виктор. Принявши как-то на грудь больше бутылки сорокаградусной, он ничуть не охмелел, во всяком случае, по нему было незаметно, только разговорчивей стал.

Сам Виктор Шалвович тоже говорил мне, что Булат предпочитал водку.

А вот как раз вина Булат Окуджава в последние годы действительно пить не мог — из-за болезни желудка. В молодые годы — да, и предпочитал вино пиву. Старый калужский журналист Константин Михайлович Афанасьев вспоминает, как газетчики ходили в обеденный перерыв в парковую кафешку и там все брали пиво, а Булат — вино.

Как бы там ни было, в первом своём полугодии в Калуге Окуджава вёл не вполне трезвый образ жизни, подтверждение чему будет ниже, когда мы перейдём в новый учебный год.

А в тот вечер, после приятно проведённого времени в столовке, физрук пошёл провожать нового коллегу. До дома Булата было не очень близко — нужно было пройти через рынок, перейти главную улицу и идти до кладбища, недалеко от которого Булат и жил.

Вот ещё одна цитата о том, что происходило на следующий день:

А утром я пришёл в класс, у меня всё получается, все ребята хорошие, пришёл в учительскую — все учительницы красавицы, все мне улыбаются, всё так хорошо. «Боже мой, как хорошо», — подумал я. И когда все ушли, я остался один в учительской, допереживать событие. А в это время входит Сашка Больгинов, а я почувствовал, что мне чего-то не хватает, и говорю: «Саш, чего-то не хватает, пойдём под шары». Он говорит: «Булат, а у тебя деньги есть?» — «Нет» — «Что же делать? О, придумал, пойдём в местком, будешь просить материальную помощь». Первую материальную помощь я попросил на ботинки, они остались «под шарами», потом брюки, потом пиджак, а на мне ничто не менялось.

Однако закончим приятную алкогольную тему и вернёмся к неприятной про хулигана Попёрло.

Кто же оказался таким всемогущим заступником профессионального второгодника, что директор школы распекал учителя за не слишком почтительное отношение к нерадивому ученику? Сам Окуджава в одном из интервью предполагал, что мать хулигана была какой-то обкомовской «шишкой».

Бывшие ученики 5-й школы, с которыми мне довелось пообщаться, Попёрло практически не помнят. Только один из учеников, Леонид Чирков, с трудом припомнил, что мать нарушителя спокойствия ни в каком обкоме не работала, а была простой уборщицей [56] Есть, правда ещё один из учеников пятой школы, Рудольф Панфёров, который помнит многое и даже воспоминания соответствующие написал. Но, к сожалению, этот «мемуарист» в основном пересказывает то, что писал о себе сам Булат Окуджава или его биографы, выдавая пересказы чужих повествований за собственные открытия. .

Так обком партии или уборщица была покровительницей хулигана? И если уборщица, то как она могла иметь такое влияние на директора школы? Протокол педсовета, состоявшегося через полгода после описываемых событий, проясняет этот вопрос. На этом педсовете Попёрло всё-таки попёрли из школы.

В протоколе № 3 от 04.10.1952 заседания педсовета школы первым вопросом на повестке дня стоит обсуждение поведения отдельных учащихся. На самом деле одного — ученика 6 А класса Юрия Кулакова.

Для начала директор школы П. Н. Четвериков зачитал характеристику ученика.

После этого слово берёт завуч школы А. А. Фёдоров:

Пребывание Кулакова в стенах школы нетерпимо. Убеждения на него не действуют. Надо ходатайствовать перед РОНО о переводе ученика Кулакова в другую школу.

Затем выступает другой учитель, В. И. Зубарев:

Кулакова необходимо убрать из школы, т. к. он оказывает разлагающее влияние на школу в целом. Может быть, есть возможность направить в ремесленное училище, т. к. Кулакову нужен труд.

Потом поступает вопрос о том, как ученик живёт дома, на что директор школы отвечает:

Мать его (они живут вдвоём) — член ВКП (б). Она берёт мальчика под свою защиту. Мать работает в библиотеке облпрофсовета.

Ах, вот в чём дело! Мать, оказывается, член ВКП (б). Что ж, тогда всё более или менее ясно становится. Пусть она даже уборщицей в библиотеке работала. Зато член нашей славной партии и вообще гегемон. И, похоже, она довольно умело пользовалась своим положением, слепо любя сына. Вот что сказала в конце заседания ещё одна учительница, Знаменская: