Марат Гизатулин - Булат Окуджава. Вся жизнь — в одной строке

И невдомёк бедной соискательнице, что «преподаватель 5–10 классов» — это просто название должности в штатном расписании, а преподавать он мог и вообще в каком-нибудь одном классе.

В общем, так из диссертации и не видно, в каких классах довелось преподавать Булату в пятой школе. Однако соискательница случайно угадала («видимо, он и в пятом вёл») — действительно, Окуджава вёл русский язык в 5А классе.

К сожалению, бывшие ученики пятой школы, с которыми мне довелось общаться, не помнят, что Окуджава к ним пришёл в середине 1951/52 учебного года, и говорят только о следующем, 1952/53. Но косвенно истину удалось установить благодаря протоколу педсовета школы от 29 августа 1952 года, на котором, в частности, рассматривались итоги минувшего учебного года.

Там педсовет задаётся вопросом:

Что является причиной низкой успеваемости в 5А классе по русскому языку? (Окуджава)

Ответ провинившегося учителя нам сейчас не важен, а потому мы вернёмся к нему в своё время, когда подойдём к этому 29 августа.

Рассказывает один из бывших учеников этого самого 5А класса Владимир Александрович Захаров:

— Требовательный был, строгий, после его прихода в класс никто уже зайти не мог, оставались за дверью опоздавшие. Несколько дней притирались, пока он нас узнал, кто есть кто, пока выяснил, что мы знаем по программе из того, что прошли. Ну, молодость есть молодость, обычно мы шалим что-нибудь, он предупредил сразу: при мне чтоб была тишина. И мы поняли.

Как же это вдруг ученики так быстро поняли? Оказывается, новый учитель пообещал, что в конце урока, если останется время, он им будет интересную книжку пересказывать. И ещё предупредил, что если кто-нибудь урока не выучил по какой-то причине, пусть подойдёт и скажет перед началом урока — не надо потом выходить к доске, тянуть время.

И действительно, Булат Шалвович не читал, а именно пересказывал. Наверное, чтобы было доступнее для пятиклассников.

— Входит в класс он, мы тихо встаём и так же тихо садимся. Он начинает повторение пройденного. Сперва всех осмотрит: кто прячет глаза — значит, не выучил. И вызывает именно того. «Ой, я не выучил!» — «А почему ты сразу не предупредил?»

К доске одного вызывает, другого, проверяет, кто знает, кто не знает. И вот в последние несколько минут, при условии, что все ответили, в классе не шумели, не галдели, он пересказывал книгу про барона Мюнхгаузена. Ходит он между рядов и рассказывает, а мы все слушаем, раскрывши рты! Книга у него была с собой, он нет-нет, да открывал её, смотрел туда, а несколько раз даже и читал прямо из книги.

Так мы этого урока литературы ждали с нетерпением: когда же снова нам будут рассказывать про барона? И несколько раз так было — то кто-то не послушался, зашумел, или кто-то не ответил урока, он сразу говорит: всё, сегодня никаких рассказов не будет.

Ну, после урока этому парню доставалось, из-за кого мы лишились рассказа! И действовало. Тот, кто не ответил в первый раз, его всё равно учитель спрашивал в следующий раз. И в следующий раз провинившийся отвечал урок назубок. «Ну вот, можешь же, — говорил учитель, — что ж ты в прошлый раз не выучил?»

Клички, как другим учителям, мы ему не давали. За глаза звали просто Булатом. Кто-то из нас спросил: «А что означает ваше имя?» Он сказал: «Булат — это крепкая сталь, из которой делали клинки обычно. Вот я родился, на меня родители посмотрели — крепкий я такой парень был, и назвали меня Булатом».

Когда я разговаривал с Владимиром Александровичем Захаровым, заметил, что он далёк от литературы вообще и творчества Булата Окуджавы в частности. И на вчерашний его восторг от Окуджавы-учителя никак не накладывается сегодняшний восторг от Окуджавы-поэта. Тем ценнее его воспоминания:

— В общении всегда спокойный уравновешенный человек, никогда не вспылит, не накричит ни на кого. Бывает, учитель указкой по столу как даст, указка разлетается, а этот только посмотрит исподлобья, и всё, этого достаточно. Мы вообще не знали, умеет ли он кричать. У него один аргумент был: сегодня вы не будете слушать. А когда он рассказывал, тишина такая стояла, что порой учителя заглядывали, что такое, не пустой ли класс.

Ученик настолько хорошо запомнил своего учителя, что даже одежду его помнит, что мальчишкам вообще нечасто бросается в глаза:

— Любил, видимо, коричневый цвет, в коричневом костюме ходил постоянно.

Теперь справедливости и объективности ради приведём ещё одно воспоминание из этого же времени, мягко говоря, не такое восторженное. Точнее, совсем не восторженное.

Но это уже не ученик вспоминает, а учитель. Заслуженный работник культуры РФ, директор Калужской областной научной библиотеки, а позже — её учёный секретарь, Семён Ильич Миронович закончил ту же пятую школу, но чуть раньше, чем Окуджава в неё пришёл учительствовать. В описываемое же время Миронович был студентом третьего курса Калужского педагогического института:

— Я пришёл в пятую школу со своей студенческой группой на практику. Это было весной 1952 года. Стоим мы в родном коридоре моей родной пятой школы. Почему стоим, не помню. И вот мимо пролетает чистой воды джигит. В сером плаще, это я помню точно. Талия — тростинка, плащ туго перетянут поясом. И усики. А вот что он делал на ходу — напевал или бормотал — сказать не могу. Но что-то бубнил себе под нос. Причём он не проходил мимо, а именно пролетал вихрем.

Я стоял с учителями. Естественно, когда я пришёл на практику в свою школу, учителя, учившие меня, собрались полюбоваться на своего ученика. И на первый мой вопрос: «А это что за джигит?» — а он как у меня сразу в сознании отпечатался в образе джигита, так и потом остался — был дан ответ: коллега, русский язык и литература. А на второй вопрос — каков он — ответ был дан неопределённый: толком его никто не знает. Пришёл недавно, ещё не раскусили.

Разговор продолжился, когда нас повели на урок к Булату.

Не помню тему урока, который вёл Булат, но впечатление помню хорошо — это был не квалифицированный урок. Это я уже не со студенческой точки зрения оцениваю, а с вершины своего учительского опыта. Да и тогдашнему студенту-отличнику, мне было абсолютно ясно — урок не квалифицированный. И первая же мысль у меня была: «Голубчик! Ну готовиться же к уроку надо!»

Первый признак квалификации учителя для меня — распределение урока по времени. Когда я был завучем и приходил на уроки к учителям, то автоматически отмечал, как урок распределяется по времени. Хотя, может, на первое место следует поставить то, насколько учитель видит класс. Весь класс сразу, одновременно.

Булат потом рассказывал, как он наводил порядок в классе, но на том уроке ребята, мягко говоря, не вели себя хорошо. Он не то чтобы не владел классом, а просто не обращал на него внимания.