Вадим Верник - Книга победителей [litres]

– Это порода, специально выведенная для меня, – целовальная собака, зовут ее сеньорита Грация, а короче – Груша. Я с большим уважением отношусь к большим собакам, но держать такую дома не могу. Ко мне много друзей приходят, и если они будут бояться собаку, это очень страшно. А Груша любит всех. (Обращается к собаке.) Поцелуй папу! Моя сладкая.

– Я слышал о твоей невероятной страсти к биологии.

– А как же! На театре нас два человека – крупных специалиста по животным: Костя Райкин и я. Мы можем говорить на одном уровне, потому что оба серьезно занимались биологией. У меня в детстве было около семидесяти, не шучу, видов разных животных, включая крыс, мышей. Голуби, змеи, ежи и так далее. Я подбирал их на улице, лечил и они жили в моей комнате.

– Какого же размера должна быть комната!

– Маленькая комната, меньше этой, наверное, вдвое. У меня до потолка были клетки. Все дружно жили.

– И в центре ты – царь зверей.

– Я был просто доктор Айболит. В 14 лет я руководил биологическим кружком в Доме пионеров, у меня есть печатные работы в «Юном натуралисте». Я, например, обнаружил и чуть раздвинул ареал распространения красноклопа обыкновенного, кроме шуток.

– Что это такое?

– Ну, я с дилетантом сейчас разговариваю. В принципе, это насекомое не должно было водиться в Сибири, а я обнаружил. В лесу. Написал об этом письмо в «Юный натуралист». Мне приходит ответ от редактора Беляевой: Владимир, вы молодец, что так серьезно этим занимаетесь, но и до вас было известно, что красноклопы живут в Сибири. Я очень расстроился.

– А как родители воспринимали твой зоопарк?

– Они в хорошем смысле тоже были безумные люди, подбирали всех собак, – у нас всегда куча собак жила.

– Ясно. Ты хотел стать профессиональным биологом?

– Я же поступал в Новосибирский университет. Перед поступлением, в мае, просидел в болоте, под водой, – изучал брачные танцы тритонов. Было холодно. На мне водолазный костюм, резиновая маска. Все смотрели на меня как на идиота. Я был такой Паганель. Ну а дальше маленечко гены взяли свое и я пошел в Новосибирское театральное училище.

– Ну да. Мама была главным режиссером кукольного театра, и папа там же работал актером. Дома кто верховодил?

– В театре мама, дома папа. Мы жили на первом этаже, как и сейчас. Видишь, у меня страсть к первым этажам. В театре мама руководила процессом, она была такой, в хорошем смысле, деспот. Папа терпел-терпел, и дома у них начинался разбор полетов. Я все время говорил: не кричите, не ругайтесь. А они вдвоем поворачивались ко мне: «Мы не ругаемся, мы спорим». Они были фанатами своего дела, а в театре кукол вообще могли работать только те, кто безумно и бескорыстно любит это дело. Великая пара. Мама высокая, тоненькая, а папа небольшого роста и 140 килограммов веса. Его любили все. Он ходил в берете, с большим бантом. И, представляешь картину: мы заходим в магазин «Колбасы», напротив театра, там всегда были огромные очереди и все достаточно агрессивно по отношению друг к другу настроены. А когда они видели папу, то сразу говорили: пропустите-пропустите Карабаса-Барабаса. Он играл и Карабаса-Барабаса, и папу Карло, а в Новокузнецке все со своими детьми ходили в кукольный театр.

– Ты рос в интеллигентной семье. А дворовые страсти кипели?

– Конечно, мы безобразничали, – ну как безобразничали люди в конце 70-х. Первый раз нас поймали, когда мы срезали афиши. Знаешь, такие афиши большие, киношные, и на них написано, допустим «Фантомас». Мы срезали эти афиши, вываривали и делали из них джинсы. Нас захватили, когда мы срезали подряд афиш десять! И замки мы взламывали какие-то, и мотоциклы угоняли. Однажды летом угнали бочку с квасом. У одного паренька был мотоцикл «Урал», прицепили к нему бочку и повезли на пляж… Как-то все проходило, слава богу, а могли и посадить. Кошмар. Когда обо всем этом узнавали родители, они только говорили «ну, что ж, давай, продолжай». И говорили так бесстрастно, что в этот момент уже ничего не хотелось делать.

– Ты был подстрекателем или исполнителем?

– Я – идейный лидер. У меня была кличка «Циркач». А вот как я ее получил. Я упал с третьего этажа, причем не специально, а совершенно случайно. Мы сидели с компанией сверстников, 13-летних, в подъезде, я – на окне, а оно было открыто. Кто-то играл на гитаре. В общем, на лестничной площадке набилось много народу. Я как-то неудачно повернулся, потерял равновесие и полетел вниз.

– Ужас какой.

– Да, ужас. Сидели бабушки на лавочке, и я упал рядом с ними.

– Прямо на лавочку?

– Нет, не на лавочку, а на землю. Там земелька какая-то мягонькая была, и я не травмировался никаким образом. Помню, я встал и пошел к друзьям, в подъезд. Раздался крик, с бабушками было плохо, а со мной все в порядке. Вот поэтому «циркач». Меня просили повторить этот номер, но я почему-то не решился. (Улыбается.)

– А когда «цирк» уступил место театру?

– Родители брали меня на гастроли, и я даже участвовал в спектаклях. Особенно мне нравилось выступать в пионерских лагерях. Первый спектакль, в котором я играл, – «Кошкин дом», я был одним из котят. «Тетя-тетя кошка, выгляни в окошко», – произносил я и имел огромный успех у девочек из третьего и четвертого отрядов. Родители очень волновались, когда я впервые вышел на сцену вживую (обычно в кукольном театре выступают за ширмой). У меня была роль волка. А там какая-то жуткая история про то, что зайчик вязаный, и волк его хочет расплести и сделать из него шапочку и варежки. Начинался спектакль с того, что бегали клоуны по сцене, и папа, один из клоунов, говорил, обращаясь в зал, «кто хочет сыграть волка». Я был в зале как «подсадка» и должен был по сюжету проявить инициативу. Первый раз я так испугался! Папа мне потом говорил, что от страха я стоял белый, как столб. Папа был уверен, что на сцену я так и не выйду. Но все случилось, я вышел и начал петь голосом Боярского.

– То есть музыкальные способности у тебя тоже были.

– Я играл в школьном ансамбле. У меня был период, когда я учился совсем неважно, но пел хорошо и играл на гитаре. Меня пионервожатая спасла. Это был, наверное, девятый класс. Она привлекла меня к работе в агитбригаде. Наша агитбригада называлась «Время», у нас были одинаковые рубашечки. Мы получали первые места на разных конкурсах. Все серьезно. Поэтому меня практически не обременяли занятиями в школе, – я пел. «Пора-пора-порадуемся»… У меня в то время были длинные волосы и усы такие слабенькие. И все говорили: Боярский, смотрите, Боярский!

– В общем, Боярский, циркач и ботаник в одном лице. Это правда, что ты в армии служил всего три дня?