Вадим Верник - Книга победителей [litres]

– Тебе сколько лет тогда было, вундеркинд Мацуев?

– Семь, восемь, девять. Но я еще, естественно, не предполагал, что с этим будет связана моя жизнь. Я учился в музыкальной школе, много играл и на концертах, и в джазовых ансамблях. Такой был мультимузыкант. До определенного момента я думал, что все вот так могут подойти, сыграть мелодию. А для многих это был шок. Я играл любые мелодии: Modern Talking, Europe, Boney M – всё, что было тогда. Это потрясающий ключ к женским сердцам, потому что, когда на уроке музыки я садился за пианино, девочки сразу окружали меня, и я играл всё, что они заказывали. Я был первый герой – вот это меня спасало. Я любил выступать и ненавидел заниматься, никогда не занимался больше двух часов. Я не мог усидеть на месте. С таким темпераментом и не надо было больше заниматься, родители это прекрасно понимали и никогда меня не заставляли.

– Ты, конечно, производишь впечатление человека, который пришел, увидел, победил. Неужели у этой медали нет оборотной стороны?

– Честно скажу тебе, Вадим, я не знаю, что такое депрессия, я не знаком с этим словом. Я бываю грустный, бываю, конечно, уставший, недосыпаю, потому что играю очень много концертов и каждый день куда-то лечу. Не могу сказать, что всё было так гладко в жизни, хотя некоторые журналисты прилепили мне клеймо «Золушка с Байкала». Мол, приехал, а ему тут красная дорожка и так далее. Нет, конечно же, это всё было безумно сложно.

– Вот про это и расскажи.

– Мы приехали с родителями в Москву в полной неопределенности, это был девяносто первый год, сразу после путча. Можешь себе представить, что это было за время. Я устраивал родителям страшные скандалы в Иркутске. Зачем мне нужно отрываться от своей команды, от своей компании и ехать в эту мрачную Москву, где танки, вы в своем уме?!

– Но, с другой стороны, Денис: друзья, футбольная команда – это всё лирика. Наверняка ты сам понимал, что тебе как музыканту нужно двигаться дальше, чтобы профессионально расти. И как тут без Москвы?

– Я этого не понимал, но родители понимали, что наступил момент, когда нужно уезжать немедленно. Я как музыкант тогда уже перерос потолок провинции. Нужна была конкуренция, потому что только когда рядом с тобой есть такие же таланты, ты сам начинаешь прогрессировать. Нужны были гастроли, поездки. Родители поступили хитро. Они мне сказали: ты сможешь смотреть матчи «Спартака» вживую, на стадионе. И на это они меня купили. На меня работала вся индустрия под названием «семья». Бабушка втихаря от родителей продала одну из своих квартир. Вообще она была уникальная женщина, единственная в нашей семье, у кого была бизнес-жилка. Она даже в советское время в Иркутске каким-то образом имела три, четыре квартиры, кооперативы, которые меняла туда-сюда. Она продала одну квартиру, дала мне четырнадцать тысяч долларов – по тем временам это были безумные деньги. На эти деньги мы первое время снимали в Москве квартиру, пока не купили свою. Мы жили на эти деньги. Это был героический поступок со стороны бабушки. Она, физик, ушла с работы, когда я родился, и полностью посвятила свою жизнь мне. Папа был композитором, работал в Иркутске и в театральном училище, и в драмтеатре (я вырос в этом театре). Он потрясающий пианист, и в музыке мне многое открывал именно он… В общем, бросить всё, уехать в Москву, в однокомнатную квартиру на проспекте Маршала Жукова – это было сильно. Я выучил всю программу к конкурсу Чайковского в этой однокомнатной квартире на первом этаже. С одной стороны – лифт и постоянные звуки его движения вверх-вниз, а рядом – квартира, где жил вечно пьяный сосед. Он очень любил вальс из фильма «На семи ветрах», и когда напивался, то все время приходил ко мне и просил этот вальс сыграть… Но это было счастливое время.

– Главное счастье – это ваш уникальный семейный дух.

– У нас девиз: «Всё будет хорошо!» Ко всему, что бы ни происходило, мы стараемся относиться с глубочайшей иронией. Будь то триумф, будь то провал. Провалов, слава богу, не было, но меня скидывали с конкурса. За полгода до конкурса имени Чайковского меня не пропустили в финал на конкурсе в Японии, когда я шел первым все три тура. В жюри у всех были свои отношения, свои пристрастия.

– Представляю, какая это была травма для такого амбициозного товарища, как ты.

– Ни в коем случае! Это был, конечно, удар, но я же командный игрок, я люблю биться, и я понимал, что должен ответить. И после этого через полгода я побеждаю на конкурсе имени Чайковского.

– Ты часто бываешь в Иркутске. У тебя даже свой ежегодный фестиваль есть «Звезды на Байкале». И все-таки, изменилось твое отношение к этому городу – ощущаешь себя там уже гостем?

– Знаешь, когда я должен возвращаться из Иркутска в Москву, я смотрю, как заходит солнце, и у меня каждый раз начинается просто паника. Я хочу плюнуть на всё и сбежать из аэропорта. Зачем я уезжаю, я хочу жить здесь! Благодаря своему фестивалю, я действительно часто возвращаюсь в Иркутск. Там, кстати, построен Дом музыки моего имени. (Улыбается.)

– Это уже просто культ личности! Поздравляю тебя, Денис.

– Всё это для меня совершенно не важно. У меня есть два друга в Иркутске, мы дружим с первого класса: один работает в банке, другой стал фотокорреспондентом. Когда мы собираемся и идем в баню, когда мы ныряем в Байкал, когда мы вместе, мы абсолютно забываем, кто мы, и общаемся так же, как раньше, и ребята говорят, что я вообще не изменился. Вот это для меня самое важное.

– Скажи, родители критикуют музыканта Мацуева? Или такое даже представить невозможно?

– До сих пор после каждого концерта я получаю такую порцию не буду говорить чего. (Улыбается.) У тебя триумф, ты в Карнеги-холле в Нью-Йорке играешь десять раз на бис, весь зал стоит, кричит, на следующий день рецензия в «Нью-Йорк таймс»: «К нам приехал второй Горовиц, второй Рахманинов»… Но ты возвращаешься в гостиницу, и там начинается разбор по косточкам буквально каждого произведения! И ты уже ничего не понимаешь… Потом проходит какое-то время и до тебя доходит, что они правы, что ты можешь сыграть лучше. Родители ведь знают мои возможности.

– А что, родители всегда рядом с тобой?

– Восемьдесят процентов гастролей они со мной, они мне помогают во всем. Я же говорю, у нас команда, у нас веселая команда, ты не представляешь, какой у нас стиль общения! У нас всё с таким подтекстом. (Улыбается.) Вот парадокс: во мне и маменькин сыночек есть, и дворовый шпанистый пацан, и вундеркинд, и футбольный болельщик. Я могу с любой аудиторией подискутировать. С одной стороны – домашнее воспитание, гувернантки, учителя, никаких детских садов, яслей. Завтрак в постель – Обломов просто! У меня обломовщина была детская. А с другой стороны, я выйду во двор – там все свои пацаны.