Александр Кан - Курехин. Шкипер о Капитане [litres]

Пока громоздкий интуристовский автобус выруливал в поисках удобной парковки в узеньком Кузнечном переулке, я выскочил из него и ринулся к телефону-автомату у здания рынка. Вокруг дома Достоевского уже собралась изрядная толпа наших друзей, собравшихся на концерт. Не обращая внимания на дружеские оклики, я достал записную книжку и стал лихорадочно набирать номера Коршунова, Лукина – кто первым ответит. Вдруг затылком вижу пристально глядящего на меня милиционера. Обернулся. Милиционер действительно стоит. Но смотрит вовсе не на меня. Паранойя. Наконец дозваниваюсь – до кого из двух именно, уже не помню. Пересказываю во всех подробностях историю с попыткой запугать американцев. Меня успокаивают: «Не волнуйтесь, Александр Михайлович. Спокойно проводите концерт. Все будет в порядке, никто ни вас, ни ваших американцев не тронет».

Концерт был просто фантастически хорош. Напряжение, которое испытывали музыканты, передалось публике, тем более, что людей, осведомленных обо всей подоплеке происходящего, было немало.

ROVA отыграли свой сет, после чего к ним присоединились на джем Курёхин, Гребенщиков и Пономарёва. Музыка была спонтанно-импровизированной, с неизбежными в таком формате формальными провалами, тем более, что знакомство музыкантов со стилем друг друга было минимальным. Но это было неважно – эйфория от преодоленных препятствий и от состоявшегося наконец полноценного музыкального контакта затмила все недостатки. Ликование и гордость – вот главное ошущение, оставшееся от той исторической встречи у всех ее участников.

Как и с Коршуновым-Кошелевым, судьба еще пару раз столкнула меня с Лукиным. В году 94-м, когда я уже работал в американском консульстве, к нам обратился какой-то американский телеканал, который намеревался снять фильм о Рауле Валленберге [140] Рауль Валленберг (1912– дата смерти точно не установлена) – шведский дипломат, спасший жизни десятков тысяч венгерских евреев в период Холокоста. После занятия Будапешта советской армией был задержан СМЕРШем и тайно переправлен в Москву. Несмотря на многочисленные запросы со стороны правительства Швеции и международных организаций в адрес советских властей точную судьбу Валленберга установить не удалось. Предположительно умер в советской тюрьме в июле 1947 года. 31 октября 2016 года Швеция официально признала Валленберга умершим. . Всколыхнувшаяся гласность и открытость российского общества дали надежду на прояснение его судьбы, так до сих пор окончательно и не проясненной. Меня попросили обратиться в ФСБ – бывший КГБ – и попытаться выяснить, можно ли будет получить доступ к их архивам, и возможно ли будет с кем-нибудь взять интервью. После серии звонков меня отсылают к главе пресс-службы и называют его имя: Евгений Валентинович Лукин. Ага, думаю, старый знакомый. Должен, наверное, меня помнить, хотя прошло уже более десяти лет. Набираю номер и начинаю представляться: «Евгений Валентинович, здравствуйте. Меня зовут Александр Кан, может быть, вы помните…» – «Здравствуйте, Александр Михайлович, помню, конечно. Рад вас слышать. Чем могу?» Вот, думаю, память у человека профессиональная. Помочь, правда, не смог.

Вернувшись домой, ROVA по итогам турне выпустила двойной альбом с удачным названием – Saxophone Diplomacy («Саксофонная дипломатия»). Так же назывался и отснятый видеогруппой документальный фильм, который прошел по американскому каналу PBS.

Эти две недели проросли мощными культурными и личными связями, которые продолжаются и по сей день.

ROVA организовали для ГТЧ концерт в Сан-Франциско во время первого и единственного турне трио по США в 1986 году. Они сыграли вместе, и запись была издана на альбоме San Francisco Holidays: The Ganelin Trio and the ROVA Saxophone Quartet.

В 1989 году ROVA вновь приехали в СССР – на сей раз уже с официальными, организованными через Госконцерт гастролями. Выступили в том числе и на ставшем, наконец, международным фестивале «Осенние Ритмы».

Благодаря ROVA Курёхин познакомился с гитаристом Генри Кайзером, дуэтом с которым записал прекрасную пластинку «Popular Science» [141] Подробнее о записи альбома «Popular Science» см. главу «Америка». .

Джеки Окс сумела пробить для нас с Курёхиным грант Фонда Сороса, благодаря которому мы отправились в первую поездку в США осенью 1988 года.

Аркадий Драгомощенко установил прочную творческую связь с Лин Хеджинян и другими поэтами языковой школы. Он перевел на русский язык несколько ее книг, она выучила русский настолько, что смогла перевести на английский несколько его поэтических книг. Этот творческий союз стал темой документального фильма Джеки Окс «Письма не о любви».

От Лин Хеджинян через каких-то общих знакомых в Сан-Франциско мой ленинградский телефон получила художница Барбара Хазард. Я познакомил ее с Сергеем Ковальским, что стало основой прочной дружбы, теснейших творческих связей и серьезной – в том числе финансовой – помощи возглавлявшемуся Ковальским арт-центру на Пушкинской-10.

Интересны аберрации человеческой памяти. Собирая материал для этой книги и расспрашивая БГ об обстоятельствах их с Сергеем знакомства, я с удивлением услышал рассказ о том, как именно я порекомендовал Гребенщикову Курёхина в ответ на его, как он рассказывает, отчаянный поиск новых творческих сил. Возможно, отчасти Борис и прав – в пору активности КСМ и поиска «Аквариумом» новых музыкантов для записей 1981 года я и мог рекомендовать ему Сергея, как, впрочем, и Кондрашкина. Но, как ни лестно было бы приписать себе честь такого исторического «сватовства», на самом деле все обстояло, конечно же, с точностью наоборот – первые контакты Курёхина и «Аквариума», как я уже писал, восходят к периоду несолькими годами ранее. Еще в 1974 году судьба столкнула их в театральной студии Эрика Горошевского.

Интересный факт: несмотря на то, что, как я уже писал, в 1980–1981 годах «аквариумисты» уже вовсю появлялись на сцене КСМ в составе первых курёхинских шоу, и более того – сам он в то же время уже записывался на альбомах «Аквариума», – о работе этой он тогда еще практически не говорил. БГ сотоварищи были для него старыми друзьями, точнее, в то время еще даже не столько друзьями, сколько так – полузнакомыми-полуприятелями. Так же, как они охотно выходили на сцену в его концертах, так и он по-дружески помогал им делать записи.

Тем не менее, как бы парадоксальным это ни могло сейчас показаться, зная о теснейшем союзе Курёхина и БГ в течение 1982–1985 годов, на мой субъективный взгляд, лучший вклад Курёхина в «Аквариум» (во всяком случае в записи) относится именно к этому, самому раннему этапу их взаимного сотрудничества – «Треугольнику» и «Электричеству», то есть год 1981-й. Курёхин еще и не думал претендовать не только на лидирующую роль, но даже на постоянное место в группе. Легкость и независимость позволяли ему играть раскованно, свободно, опираясь в своих соло либо на любимые им тогда пространные фриджазовые пассажи на упругом регги-ритме («Мой Друг Музыкант»), либо на расхлябанный хонки-тонк [142] Хонки-тонк – основанный на рэгтайме фортепианный стиль с усиленным ритмом, иногда даже выбивающимся из мотива композиции. Оказал сильное влияние на фортепианный стиль буги-вуги. См. композиции Джелли Мортона «Honky Tonk Music» (1938) и Меда Льюиса «Honky Tonk Train Blues» (1927). блюзовый аккомпанемент («Мочалкин Блюз»). Изредка он вместе с БГ придумывал совершенно абсурдистскую музыкальную структуру («Золотых Лошадей»). Но чаще просто, без особых затей, не выпячивая своей роли, органично вписывался в мелодику песни, мастерски и с отменным вкусом исполняя отведенную ему роль качественного сайдмена («Поручик Иванов», «Кто Ты Теперь?», «Сторож Сергеев», «Альтернатива»). Похожее ощущение возникало и от редкого тогда еще появления его на сцене в составе группы – хорошо помню концерт в том же КСМ весной 1982 года, буквально за месяц до закрытия Клуба. Играл он тогда просто великолепно – легко, свободно, раскованно и со вкусом. На сцене еще прекрасно уживались рядом Курёхин и Ляпин, что буквально годом-другим позже стало уже предметом бесконечных напряжений в группе.