Вячеслав Элеш - Записки подпольщика

Ввиду отъезда в конце января в Читу члена обкома партии товарища В.И. Хотимского, председателем обкома избирается товарищ В.А. Масленников.

Одним из неотложных в эти дни вопросов был вопрос о «17 эшелонах». На КВЖД под охраной китайских войск оставались 17 эшелонов материальных ценностей, награбленных и вывезенных из Сибири белой армией. Кроме того, белые угнали сюда значительную часть подвижного состава сибирских дорог. Надо было добиться у китайских властей возвращения имущества законному владельцу — ДВР и Советской России. Для переговоров по этому вопросу 22 января в Харбин выехала комиссия Приморского Народного собрания в составе П.С. Парфенова (председатель), полковника Луцкого, инженера путей сообщения Соколова и меня.

Надо сказать, что моя поездка в Харбин была вызвана не одними делами комиссии. Приморская партийная организация в эту пору нуждалась в средствах. Поэтому на заседании обкома РКП (б) от 19 января 1921 года было постановлено «командировать Элеша в г. Харбин и поручить ему следующее: выяснить состояние счетов в Харбинском партбюро РКП (б); изыскать совместно с товарищами Минскером и Парфеновым средства для обкома РКП (б), выяснив финансовые возможности в полосе отчуждения Китайско-Восточной железной дороги».

Наша комиссия с первых же дней встретилась с препятствиями, специально подстроенными. На станции Пограничная наш вагон задержали на несколько дней.

По прибытии в Харбин я посетил Якова Григорьевича Минскера. Ранее я с ним не встречался. Передо мной оказался маленького роста человек, с мягкими чертами лица и живыми глазами. Встретил он меня как старого знакомого. Быстро мы с ним нашли общий язык и перевели во Владивосток шесть тысяч йен. Надо добавить, что Минскер одновременно являлся уполномоченным Народно-революционной армии. Он имел большую переписку с Владивостоком, Благовещенском, Читой, Верхнеудинском и со всеми представителями РСФСР, находившимися в то время в Пекине, Шанхае и Дайрене.

Вскоре ко мне в Харбин прибыл Степан Веселовский и привез два мешка старых бумажных денег царского времени, изъятых во время последней девальвации в июле 1920 года. Эти кредитки, прекратившие хождение в Приморской области, перестали котироваться и на официальных биржах и в банках капиталистических стран. Но на черных биржах Харбина имели хождение царские деньги. Очевидно, там надеялись еще на восстановление монархии. Вот этим оружием, которое буржуазия готовила против нас, мы и воспользовались, обратив его против буржуазии. Мы с товарищем Веселовским продавали эти деньги разным меняльным лавчонкам. И нудная же была работенка! Но игра стоила свеч: мы выручили за них ходовые деньги и перевели во Владивосток.

Менее успешной была наша официальная работа по делам комиссии Народного собрания. Переговоры с губернатором Гиринской провинции Чжан Хуан-сяном велись в Харбине долго и безрезультатно. Было ясно, что все пути ведут к Чжан Цзо-лину. А между тем здесь широко шла распродажа русского имущества, при прямом содействии продажных китайских чиновников. Достаточно было любому коммерсанту предъявить основанный на фальшивых документах иск атаману Семенову или каппелевскому командованию, китайские чиновники не задумываясь погашали его за счет имущества 17 эшелонов.

Быстро усвоил этот маневр и генерал Пепеляев. Он организовал в Харбине кооператив «Самопомощь» и под его вывеской предъявлял иски, которые безотказно оплачивались. За короткий срок он стал богатым содержателем извозчичьего промысла и кафешантанов.

Переговоры, перенесенные в Пекин, также не дали результатов. Чжан Цзо-лин ответил, что «вопрос о задержанном имуществе Пекинское правительство считает возможным разрешить только при непосредственных переговорах с центральным русским правительством». А между тем, под нажимом японского правительства он выдал белогвардейцам три эшелона. В то же время наша комиссия в сложных условиях политических интриг никаких положительных результатов не добилась.

3 февраля я отправился в Читу с докладом правительству, а товарищ Парфенов — в Пекин для доклада миссии РСФСР. Мой выезд из Харбина в Читу совпал с днем выезда туда же делегатов в Учредительное собрание ДВР от русского населения полосы отчуждения Китайско-Восточной железной дороги. Регулярное движение по Читинской дороге еще не наладилось. Железная дорога от Маньчжурии до станции Куэнга медленно восстанавливалась.

Отступая в Маньчжурию, белые взрывали мосты, водокачки, сжигали подвижной состав, станционные здания, склады и жилые дома. Восстановительные работы потребовали много материалов, денег и рабочей силы. Во всем этом в ДВР был огромный недостаток.

Наш поезд из трех старых вагонов третьего и четвертого классов подвигался очень медленно. Не хватало воды и дров. Мы, пассажиры, принимались ведрами таскать воду, заготовляли дрова. Стояли сильные февральские морозы. Вагоны отапливались сырыми дровами, и по ночам пассажиры основательно мерзли. Сколько дней мы ехали от Маньчжурии до Читы, теперь не помню. Но ехали долго.

С нами ехали полковник генерального штаба каппелевец Померанцев и четыре каппелевских солдата. Померанцев был высокого роста, с рябоватым простоватым лицом, худощавый, стройный. В вагон нашей комиссии он пришел в Харбине. Держался просто, рассказал о себе. В России у него осталась жена и дети.

— Тоскую по семье, — говорил он, — тоскую и по родине, но боюсь ехать.

Ходил он к нам что-то около недели. Наконец, как-то приходит и с поддельной храбростью говорит:

— Поеду!

В тот же день я пошел с ним к особооперуполномоченному ДВР Эсперу Озорнину, где оформил паспорта ДВР.

В Чите я встречался с Померанцевым несколько раз. Его зачислили в какую-то воинскую часть, и по его лицу можно было понять, что это уже другой Померанцев.

На второй день по приезде в Читу мне был назначен прием у Председателя Совета Министров ДВР и министра иностранных дел Краснощекова. Он не заставил себя ждать, быстро принял.

Краснощекова раньше я не встречал. Это был высокого роста, стройный брюнет, с признаками седины в черных волосах. Он производил впечатление волевого человека.

Я коротко рассказал ему о попытке комиссии получить наше имущество из Маньчжурии и о той обстановке, которая создалась там в связи с этим.

— Работа Комиссии, конечно, не могла закончиться успешно, — сказал Краснощеков. — Для нас это было ясно с самого начала вашей работы, но вопрос перед китайцами надо было поставить.

Он поблагодарил меня за информацию.

12 февраля открылось Учредительное собрание ДВР. На первом заседании я присутствовал. В Учредительное собрание было избрано 92 коммуниста, 183 крестьянина большинства, 44 крестьянина меньшинства (кулаков), 14 меньшевиков, 18 эсеров, 3 народных социалиста, 6 сибирских эсеров, 8 торгово-промышленников и 1 беспартийный. Левый блок занимал 275 мест, оппозиция — 95.