Валерий Свешников - Свобода, овеянная ветром

Каждый выступающий начинал притопывать ногами в частый такт музыке, а потом выходил на середину круга и запевал частушку. Так много частушек прежде я не слышал никогда. Казалось, им не будет конца.

Но тут на крыльцо вышел начальник госпиталя. Он стоял в белом халате и ждал, когда на него обратят внимание. Постепенно музыка стихла, начальник госпиталя еще раз поздравил всех с окончанием войны и объявил, что сейчас будет перерыв – у больных должны быть процедуры, а потом обед.

Постепенно народ разошелся, и праздник, как мы думали, тоже закончился.

К вечеру из своей части пришел отец с сослуживцем. Их часть носила таинственное название «ЗКУ», а занимались они воинскими перевозками. Мы сразу поздравили друг друга. Мама усадила всех за праздничный стол.

Застольные разговоры все время возвращались к воспоминаниям о потерях в войне. Два брата отца воевали с начала войны. Один из них погиб при переправе через Волхов, а второй был ранен под Сталинградом. У сослуживца отца тоже не все родные выжили в это трудное время.

И тут по улице проскакал всадник на лошади, он прокричал, что на площади сейчас будет праздник. Я впервые видел скачущего кавалериста и даже высунулся в окно, чтобы получше его рассмотреть.

Он был красив, лошадь неслась во весь опор, но больше всего меня поразили ее подковы. Они ярко блестели под лучами заходящего солнца.

Я невольно спросил отца, почему так блестят подковы. Он объяснил, как мог, что они блестят, как всякий инструмент при частом использовании. Так блестит наточенный нож или топор, очень ярко блестит лемех плуга, хотя он соприкасается с землей.

Я, видимо, не унимался и все спрашивал, а что будет, если лошадь стоит в конюшне и не ходит по земле, тогда подковы заржавеют. Мне не хотелось, чтобы такое случилось.

Тут отец показал на бутылку с машинным маслом и сказал, что тогда придется смазывать подковы этим маслом. Я, вроде бы, согласился, но отец засмеялся и признался, что пошутил. На самом деле – сказал он – лошади почти постоянно работают, а верховых коней каждый день выводят на пробежку. Так что их подковы никогда не ржавеют.

Он рассказал, как служил в конной артиллерии, что долгие переходы с пушками и зарядными ящиками их лошадям давались тяжело. После нескольких часов езды от них даже летом шел пар, так что о блеске подков можно не беспокоиться.

Тут отец предложил своему другу: «Давай выпьем за победу, и чтобы у коней сияли подковы, а по блестящим рельсам всегда летели наши поезда».

Я понял, когда блестят подковы лошадей, а по блестящим рельсам бегут поезда, это хорошо, это конец войне, это радостный смех людей и звучит красивая музыка.

В нашем детстве зимы были долгими и морозными. Снега выпадало очень много, и дороги заметало так, что машины едва пробирались по улицам. Чтобы не завязнуть в снежной мешанине посреди дороги, почти все грузовики ездили с цепями на задних колесах. Эти оковы сильно гремели, а иногда, задевая о кузов, выбивали весьма забавные и быстрые ритмы.

Пешеходы тоже боролись со снегом, как могли. Все ходили в валенках – это довольная теплая обувь, но при долгом хождении по снежной каше, они становились тяжкой обузой. Через час-другой передвижения хотелось сбросить валенки, или хотя бы передохнуть. Такое хождение в снежные зимы особенно тяжело давалось пожилым людям.

Наверное, поэтому бытовало выражение «сходить в город» – снежной зимой это передвижение становилось небольшим подвигом. Но потребность в таких подвигах существовала всегда, и ходить приходилось часто.

Общественного транспорта, к сожалению, было мало. Те два-три маршрута автобусов, что изредка курсировали по городу, ходили крайне нерегулярно, а протиснуться в них удавалось с трудом. Поэтому почти все медленно, но упорно пробирались пешком.

Чтобы перевезти какой-либо груз, использовали санки. Было три «модификации» этого транспорта: салазки, «чуньки» и тормозки.

Салазки – это детские саночки, «грузоподъёмность» их невелика – самое большее один школьник. Но можно на них перевезти пол мешка картошки, корзину белья для полоскания или бидон керосина.

Более надежными считались «чуньки», они представляли собой самодельную уменьшенную модель дровней – саней для конской упряжки. На них уже можно перевезти мешок картошки, а взрослому человеку съехать с горы, не разломав санки на рытвинах.

Верхом надежности считались редкие тормозки – большие сани на железных полозьях.

В нашем домашнем хозяйстве имелись салазки, которые мы использовали, что называется, «и в хвост и в гриву». Отец укрепил их и поставил на дюралевые полозья. Поэтому эти «модернизированные» салазки стали очень легко скользить по снегу и льду.

Мы на них возили разную поклажу, а я катался с горок. На этих салазках в раннем детстве часто возили и меня, эти поездки чаще приходились на темные вечера. Понятно, что родители днем работали. А зимой уже после пяти часов вечера становится темно.

Темнота запомнилась еще и тем, что в войну в городе было введено затемнение и уличные фонари не горели. Хотя мы шли в темноте, но она ведь никогда не бывает полной. Луна и звезды все-таки давали какой-то свет. Конечно, была видна дорога и люди, идущие рядом или навстречу. Из-за светомаскировки в окнах домов темнота казалась гуще, а дома выглядели нежилыми.

Изредка попадались машины, конечно, тоже замаскированные – на фарах имелись козырьки, направляющие свет только вперед и вниз. Бывали еще военные машины, у которых на фарах имелась прорезь, поэтому свет от них был еще слабее.

Если машина нас догоняла, то мы сходили с дороги при ее приближении. Но перед этим какое-то время шли в свете ее фар. Я удивлялся тому, как свет машины странно освещал валенки впереди идущего отца. При каждом подъеме ног свет фар отражался от заснеженных подошв, а на снегу возникали довольно яркие вспышки света и что еще было замечательным – это вкусный скрип снега. Я глаз не отрывал от этого светопреставления и с завистью прислушивался к скрипу снега.

Когда я сходил с санок, то, к своему огорчению, замечал, что и света от моих валенок не исходило, и они совершенно не скрипели на снегу. Как мечтал я о том времени, когда у меня под валенками станет скрипеть снег!

Ждал, ждал и не дождался. Сначала исчезла темнота, и не стало никаких вспышек света под ногами. Потом я стал жить в тех местах, где в валенках не ходят, а все больше в ботинках. Затем и другие причины возникли – чистый нетронутый снег почти перестал встречаться в городе. А весь выпадавший снег быстро становился грязной жижей и не скрипел вкусно, а хлюпал.

Так что, возможно, чтобы теперь услышать сочный скрип снега под ногами, надо ехать куда-то далеко-далеко. Похоже, что это удовольствие так и останется детской мечтой.