Владислав Дорофеев - Докричаться до отца

Утро 26 августа 1842 года Ефрем встретил в сложном состоянии души. Он верил в Бога, он знал, что все от Бога и всё – Бог. Но он не спал третьи сутки, и, все равно, кажется, не успевал с заказом для важного чиновника, который должен был сегодня, проездом из Варшавы в Петербург, заехать к нему за огромной рубиновой диадемой. Диадема расплывалась от усталости перед глазами, вот она превратилась в огромное мокрое пятно, в которое он погрузился с головой и ушами. Ему нужно было закончить сегодня диадему, потому как заказчик обещал за срочность заплатить в полтора раза дороже. Этих денег хватило бы на ремонт синагоги. Конечно, евреи проживут и с потрескавшимся потолком, и Господь не обидится на то, что в самые сильные дожди с потолка капает на спины благоверных. И, все же хотелось бы.

Но душа Ефрема была в смятении по другому поводу. Причиной явилась Мария. Мариины стоны.

Всю ночь за стеной стонала Мария. Она никак не могла родить. В полночь к ней вызвали русскую повитуху, потому что еврейская умерла утром того дня, потому что еврейская скоропостижно умерла утром того дня, и не было времени везти из другого местечка. Баба цепкими пальцами мяла и тискала его любимую жену, но напрасно. Уже шесть часов и тридцать две минуты его драгоценная Мария пытается родить на свет какого-то обормота. Конечно, Господь дает. Ефрем рад. Но Мария стонет. Марии больно. Марию жалко. До слез. И очень тревожно. До слез. Ефрем боялся, тревожился за судьбу ребенка. Еще больше Ефрем боялся за жизнь Марии. Господи! Прости меня! Но, если думаешь, кого мне оставить – Марию или ребенка – выбери Марию – она потом родит нам с тобой другого ребенка. Еще лучше, если ты мне подаришь их обоих.

Ефрему уже казалось, что Мария сейчас умрет, потому что потом умрет Иисус. Но сначала умрет маленькая, изящная головка Марии, её длинные черные волосы, и брови дугой. Крепкие маленькие ладони. И глаза. Тигровые глаза. Пламенеющий взгляд. Это не глаза, а куски пламени. Горящая свеча. В этих глазах всегда огонь, пламень. И огонь этот не адов. В глазах судьбы.

Крик? Чей?

Боже мой! Родила? Кто? Боже, кого ты мне подарил? Мальчик! Наконец-то сын. Дар Божий! Дорофей – по-гречески, а не Иисус! Пусть так и остается! А я успею сделать к сроку эту золотую заразу для петербургского брюхатого казенного вора.

Но на следующий день шаббат.

На следующий день Ефрем так говорил своим евреям: «Кажется мне иногда, что на пустыре времени я стою один. Но на площади смерти так тесно, что мне приходится расталкивать локтями толпу, спешащую к огромному дому, над входом в который написано: „Бессмертие. Вход не для всех.“. Давка ближе к двери усиливается. Стоп! Ложь одиночества была кажущейся ложью. Перед входом в дом огромная сила распускает свои лепестки, пространство становится непроницаемым, а прикоснувшиеся к нему исчезают, будто их и не было. А я вхожу под своды непозволительной силы, и оказываюсь на пустыре времени один и в тишине. Время дышит в спину. Теперь толкает в грудь. Сейчас окручивает кольца вокруг меня. За что мне дан этот выбор, почему я вхожу на пустырь? Кто меня ждет в доме. Моем? Теперь мне нужно сделать шаг и войти в мой дом. Я сейчас! Я – не смертен. Я – бессмертен».

А диадему Ефрем успел завершить к пятничному зажиганию свечей, то есть примерно к семи вечера.

Дорофей, сын Ефрема, – еврей, иудей от рождения, на восьмой день его жизни, вызванный сандак, человек, который держит младенца на коленях во время обрезания, сломал обе ноги, как раз на пороге синагоги, и день ушел на то, чтобы привезти сандака из другого местечка. В результате, над Дорофеем был, конечно, совершен обряд обрезания, «брит-мила», но на девятый день. Дальнейшая жизнь Дорофея, его обучение религиозное и навыкам ювелирного ремесла происходили в полном соответствии с представлениями Ефрема о привитии сыну навыков культуры мышления и ремесленной сноровки, необходимых сыну раввина. Чтобы иметь представление о гусях и ангелах Пинска, среди которых вырос Дорофей, достаточно посмотреть на картины Шагала, витебские персонажи которых ничем не отличались от пинских.

Имя подкачало. Ефрем был вынужден назвать сына Дорофей, «дар Божий» по-гречески, а не Иисус, в честь Иисуса Навина (Иехошуа), преемника Моисея, выходца из колена Ефрема, молитвами которого остановилось солнце, продлив 30 октября 1207 года до н. э., чтобы победить объединенное войско пяти ханаанских царей (пяти городов-государств) в битве при Гаваоне (Гивон), к северу от Иерусалима, в тридцати километрах от Иерихона. Потому что не согласившись с именем сына, явившееся ему в сне, Ефрем вынужден был бы пойти против промысла Бога в отношении сына. Оттого с рождения практически смирился с судьбой сына, которому, как это следовало из нееврейского имени, предстояло жить вопреки традициям семьи.

Так и вышло. Любовь к православной девушке не была причиной, но лишь следствием, лишь ключом в эту новую жизнь сына раввина и ювелира.

Избранница Дорофея была гречанкой, православной Еленой, предки которой были контрабандистами. Дорофей полюбил свою распрекрасную Елену. У нее маленькая, изящная головка, длинные черные волосы, и брови дугой. Крепкие руки и цепкие пальцы. И глаза. Тигровые глаза. Пламенеющий взгляд. Это не глаза, а куски пламени. Горящая свеча. В этих глазах всегда огонь, пламень. И огонь этот не адов. Огонь в глазах судьбы.

Потому, однажды, попросив прощение у отца, и не получив оного, Дорофей крестился в православие. И обвенчался.

Дабы не позорить отца, Дорофей поехал жить на Урал, туда, где давали землю в вечное пользование. Ефрем не захотел видеть Дорофея перед прощанием.

Ефрем чуть не проклял сына. Ибо долгие столетия он и его отцы блюли завет Господа: еврей – это иудей, человек Книги. Дорофей перестал быть иудеем – значит, перестал быть евреем. Значит, Дорофей предал десятки поколений евреев, своих предков.

Так говорил Ефрем сам с собой и с Дорофеем долгими ночами, в пустой и гулкой пустыне, окружившей его сердце. Ефрем, оставшийся без сына, но с Богом. Одинокий Ефрем.

Нет! отвечал Дорофей. Отец! отвечал Дорофей: я – человек, я люблю тебя и маму, я люблю Господа! Я продолжаю твой путь, я продолжаю путь отцов. Этот путь к Богу! Я иду по пути к Богу! Сбрось с сердца пустоту. Я рядом с тобой! Говорил Дорофей Ефрему. Еще Дорофей говорил Ефрему о Елене, которая похожа на Марию. Или это только казалось Ефрему.

Ефрем устыдился. И молил Господа, просил слова Господа. Ефрем немо вопил горем и кричал болью, рвал душу на куски. Слава Господу!

Ефрему простилось и объяснилось. Господь молвил ему слово. За то, что Ефрем чуть не проклял сына, который не отошел от Господа, но назвал Господа на другом языке, Ефрему суждена была насильственная несчастная гибель. Но Дорофей даст рост роду. И род воссоединится вновь. Не скоро.