Карл Май - Моя жизнь и стремление. Автобиография

Об этом будет извещено. Если «зал» будет полон, директор даст тебе пять новых грошей; но если не полон, ты ничего не получишь. Завтра в 11 часов репетиция».

Я, разумеется, пришел в восторг. Цыганский барабанщик! Дочь графа! Блестящие пуговицы! Белое перо! Трижды по всей сцене! Пять новых пенсов!

Следующей ночью я очень мало спал и явился на репетицию со своим барабаном в точное время.

Все прошло очень хорошо. Мне понравились все артисты. Директриса погладила меня по щеке. Режиссер похвалил мое умное лицо, смелость и понимание. Но и моя роль тоже довольно проста. Возможно, я бы сделал это за сорок пфеннигов. Даже и за тридцать пфеннигов это великолепно.

Но отец присутствовал там и не уступил ни на грош, потому что он признавал мою художественную ценность и не позволил ни продать, ни предать себя.

Я должен был появиться только один раз за пятьдесят пфеннигов, маршируя впереди большого цыганского выхода.

Я стоял на заднем плане, цыгане позади меня.

Напротив меня с другой стороны стоял директор, игравший старого судебного пристава Педро.

Когда он поднимал правую руку, это было знаком для меня немедленно начать марш и после трех барабанных дробей снова исчезнуть таким же образом. Это было очень просто; ошибиться было невозможно.

Я обнаружил блестящие пуговицы сразу после репетиции. Маме пришлось их пришивать для меня. Их было более тридцати; они полностью не умещались на моем жилете.

Днем мне принесли шляпу с белым пером. Она была выставлена в окно как реклама и сделала свое дело.

Мне нужно было приготовиться за четверть часа до начала выступления.

Жена директора встретила меня с сияющим лицом, потому что зрительный зал был уже настолько заполнен, что несколько «коробок», были быстро поставлены впереди по цене десять центов за место. Их тоже быстро продали.

Отец, мать и бабушка получили бесплатные места.

В тот день я был очень ценным ребенком. Это отношение вокруг меня распространилось настолько, что жена режиссера почувствовала желание положить мне пять новых пенни в правый карман брюк, перед открытием занавеса. Это значительно повысило мою уверенность и мой творческий энтузиазм.

И вот они, великие, возвышенные моменты моего дебюта на первой сцене.

События первого действия происходили в Мадриде. Я не имел к этому никакого отношения. Я сидел в гримерной и слушал, что говорят на сцене. Меня позвали туда.

Я пристегнул барабан, надел шляпу с перьями и отправился к своим пейзанам.

Дон Фернандо и Донна Клара вместе с остальными стояли на сцене.

Пристав замка Педро, который должен был подать мне сигнал, прислонился к заднему фону. Он увидел, как я иду таким энергичным шагом, и отчего-то решил, что я направляюсь прямо на подиум. Поэтому он быстро поднял правую руку, чтобы этого не допустить.

Но я воспринял это, разумеется, как знак поддержки, хотя цыган еще не было позади меня, и начал свою барабанную дробь, маршируя по сцене кругами.

Дон Фернандо и Донна Клара застыли в шоке.

«Мошенник!» – крикнул судебный пристав, когда я проходил мимо него. Он возник из-за заднего фона, чтобы ухватить меня и утянуть, но я уже прошел мимо него.

На каждом шагу мне жестами велели остановиться и уйти; но я настаивал на том, о чем договорились прежде, а именно три прохода по сцене.

«Мошенник!» – закричал судебный исполнитель, когда я проходил мимо него во второй раз, и сделал это так громко, что, несмотря на барабанную дробь, его можно было слышно по всему залу.

Оттуда ответили громким смехом, но я уже начал свой третий раунд.

«Браво, браво!» – раздавались аплодисменты и крики публики.

Наконец испуганный герр директор, игравший Дона Фернандо, заметил передвижение. Он подскочил ко мне, схватил меня за обе руки, так, что мне пришлось остановиться и дать голеням отдохнуть, и загремел на меня: «Мальчик, ты молодец? Стой!»

«Нет, не останавливайся, просто продолжай, продолжай!» – засмеялся кто-то в аудитории.

«Да, продолжай, продолжай и дальше!» – ответил я и оторвался от него. – «Цыгане должны прийти! Вон банду, вон банду!»

«Да, вон банду, вон банду!» – кричала, рычала и выла публика.

Но я пошел дальше и снова начал свое кружение.

И вот она вышла, банда, хотя теперь уже по необходимости, Вианда, старая цыганка, и следом за ней все остальные.

Теперь, собственно, и началось, движение, три раза по кругу, а затем снова на заднем плане.

Но публику это не удовлетворило.

Она кричала: «Вон банду, вон!»

И нам приходилось начинать движение снова и снова.

А в конце номера дважды пришлось выйти.

Было ли это удовольствием! Вопрос.

Теперь мне действительно больше нечего было делать, и я вполне уже мог уйти, но режиссер все еще меня не отпускал. Он написал для меня короткое обращение, которое я должен был выучить наизусть и произнести в конце выступления. Он пообещал мне еще пятьдесят пфеннигов, если я хорошо справлюсь. Это воодушевило мою память.

Когда спектакль закончился и аплодисменты начали стихать, я снова вышел, барабаня, а затем вышел к пандусу и попросил «джентльменов» не уходить сразу, потому что жена директора будет продавать абонементы по подписке.

Напоминая смысл сегодняшних аплодисментов, в конце выступления режиссер дал следующую формулировку:

«Так ррррэйн, засунули руку в мешок! И рррраус с деньгами, рррраус!»

Это было встречено не кривой улыбкой, а доброжелательным смехом и имело желаемый успех.

Все лица сияли, как у высшего руководства, так и у всех других артистов, и я не был исключением, потому что получил не только свои пять новых пенни, но и бесплатный абонемент, который действовал на все время пребывания нашего отряда в течение всего года. Я использовал его неоднократно, когда отец позволял мне пойти.

Между прочим, в этом добром коллективе почти не было моральной опасности для публики: когда однажды режиссер пришел поиграть в кегельбан и его спросили по этому поводу, почему он так старался удалить все нежные и чувствительные любовные сцены из своих произведений, то он ответил:

«Отчасти из морального чувства долга, а отчасти из мудрых соображений. Наш первый и единственный любовник слишком стар и уродлив для таких ролей».

В предметах, которые я встречался, я искал крест и нити, которыми приводятся в движение куклы.

Я был слишком молод, чтобы его найти.

Это было отложено на более позднее время.

Я еще не был готов узнать Бога, дьявола и человека.

Это бывает со мной очень часто даже сегодня, хотя эти три фактора не только самые важные, но и единственные, из взаимодействия которых должна строиться драма.

Я говорю это сейчас, как мужчина, как поживший человек.

Тогда же, будучи ребенком, я ничего не понимал в этом и позволял себя впечатлять пустой наружной видимостью, как и любой другой ребенок, большой или маленький.