Александр Штырляев - Шантарский дневник

Заплыли мы очень далеко. Берег в темноте стал не виден. Плыли обратно, ориентируясь на плеск прибоя. На берегу около наших вещей поджидали трое пограничников с собакой. Оказывается, что здесь погранзона и купаться ночью запрещено. А документы мои остались в чемодане. Если бы не девушка, имя которой я, к сожалению, не запомнил, то пришлось бы мне половину отпуска доказывать, что я не шпион. Оказалось, что ребята-погранцы давно знают эту стюардессу в лицо. В общем, нас великодушно отпустили. Мы поспешили в аэропорт. Стюардесса должна утром возвращаться в Магнитогорск.

Вот так состоялась моя первая встреча с морем. С тех пор я им и заболел.

Снова отступлю от текста дневника, раз уж разговор пошел об Адлере. После окончания университета я работал в Геленджике, о чем выше уже упоминал.

В Адлере нам приходилось часто останавливаться по пути в Пицунду, где наш подводный геологический отряд выполнял правительственное задание по обследованию подводной части мыса, на котором были построены высотные здания пансионата. Рядом с пансионатом находились правительственные дачи Косыгина, Хрущёва и грузинского лидера Мжаванадзе. Берег в районе мыса стал активно размываться – мы должны были выяснить причину этого разрушения. Так что Адлер был нашей перевалочной базой перед въездом в Абхазию.

А в Сочи я проходил обследование в 4-й больнице, когда получил кессонную форму баротравмы уха при аварийном всплытии из подводного каньона Акула, который расположен в дистальной части мыса Пицунда.

И вновь спирали жизненных коллизий через много лет привели меня в Адлер. Мама нашего старшего внука Романа – уроженка Адлера. Там же до сих пор живут ее родители. Мы с женой несколько раз туда приезжали. За прошедшие годы этот город неузнаваемо изменился в лучшую сторону во многом благодаря зимним Олимпийским играм… Вот такая история.

Но я вернусь к тому, как сижу на закате на берегу холодного Охотского моря 24 июня 1969 года.

Охотское море совсем другое. Да еще на островах. В хорошую погоду здесь можно даже позагорать. Но купание только на сильного любителя: забежал по пояс, присел и… бегом на берег. Вода всего два градуса. Воздух слишком свеж: в июле, наверное, без телогреек будет не обойтись. Но зато это дикая стихия – необузданная, без каких-либо комфортов. В этом есть своя прелесть. Ну, я немного отвлекся.

В этот вечер мы поужинали гороховым супом с олениной. Вкусно! Жаль только, что у нас заканчивается хлеб. На горизонте, где полоса льдов граничит с открытой водой, в этот вечер в бинокль мы наблюдали всплывшую подводную лодку. Да, вероятно тяжко приходится подводникам в студеном Охотском море.

Перепечатываю эти сроки из дневника днем, 24 апреля 2019 года. В 14 часов звонит Володя Кельмачев из Хабаровска. Как будто телепатия какая-то. Пишу о Шантарах, где мы с ним были в 1969 году, и вот – от него звонок с грустным сообщением: в Одессе умер Саша Коберник, наш товарищ с предыдущего курса морских геологов. Он после окончания ОГУ остался работать в Одессе. На встрече выпускников по случаю 40-летия выпуска мы с ним общались. И вот такая печальная новость. А ведь он был нашим ровесником. «Мы все уходим понемногу, когда-нибудь и как-нибудь»…

В бухте Известковой.

Вид на Известковые скалы сверху.

Скромное наше жилье.

Делят шкуру убитого медведя.

Природные изваяния в мраморе.

Только вертолет может долететь.

А олени лучше…

Геологи работяги.

25 июня.Ночью снова заморосил дождь, подул сильный норд-ост. Сразу похолодало. До одиннадцати часов просидели в палатке. На сегодня мы планировали сделать разрез береговых обнажений, но дождь не позволял работать. Часа в четыре дня я попытался пробраться на западные уступы, что лежат ближе к известнякам. Время максимального отлива: вода в море понизилась метра на два. Там, где я раньше не мог пройти в болотных сапогах, сейчас можно было спокойно шагать в кедах.

На гальке остались дары с морского дна: обломки крабов, морские звезды, раковины брюхоногих и пластинчато-жаберных моллюсков, очень много «колпачков» балянусов, офиуры различных расцветок со змееподобными щупальцами, ярко-зеленые длинные листья морской капусты – ламинарии и т. д.

Удалось добраться только до первой бухты. Дальше скалы были отвесные, а иногда спускались к воде под отрицательным углом. Под скалами стоять опасно – сильным ветром могло снести любой камень с двухсотметровой высоты. Таких камней лежало много у подножья уступа. Глубина в бухте не превышала шесть метров. Но вода была мутной – сказывалось влияние ветра, который перемешивал воду и битый лед.

Возвращаясь назад, я увидел у кекура Володю и Алика. Они, по-видимому, все-таки решили тянуть разрез. Я пустился их догонять. Отлив дал мне возможность обойти кекур со стороны моря, а ребята полезли вверх по осыпи. Но за кекуром их не оказалось. Я подумал, что они направились в лагерь, и тоже решил вернуться. На лайде уже было неприятно находиться: ветер пронизывал до костей, руки коченели на воздухе. Ребят я увидел уже у второго кекура. Когда я их догнал, они начинали описывать береговые обнажения и вести разрез, прослушивая радиометром радиоактивность горных пород.

Ветер не унимался. Можно было подумать, что это не начало лета, а начало зимы. На льдинах стали появляться нерпы. Володя выстрелил из карабина. Но полакомиться нерпичьей печенкой нам было не суждено: пятнистые ларги быстро скатились со льдины и исчезли в глубине.

Километр разреза мы тянули около трех часов. Замеряли углы падения и простирания различных горных пород. Фиксировали контакты магматических и эффузивных пород. Отбирали образцы. Проследили несколько микротектонических сдвигов. Отлично просматривались, просто как в учебниках, так называемые зеркала скольжения по местам сдвигов одних пород по другим.