Иосиф Широкий - Непридуманная биография

Тихо, как можно незаметнее он приблизился к медведю еще метров на двадцать. Увлеченный косолапый подпустил его совсем близко. Прогремел выстрел. Слава Богу, не было осечки! Ружье-то было ненадежное! Ничего не было видно из-за дыма. Я побежал на звук выстрела. Медведь встал на задние лапы, развернулся, сделал несколько шагов в нашу сторону, а потом рухнул на землю, дрожа всем телом. Дядя тут же его освежевал, снял шкуру. Отрубил хороший кусок от задней части, и мы пошли к своему шалашу, еле волоча ноги. Уже давно наступила ночь и, оказавшись в шалаше, мы сразу же уснули.

Когда мы проснулись, шел дождь. Хорошо, что я перед этим заменил на нашем шалаше засохшие еловые ветки на свежие, поэтому у нас было сухо. Единственный недостаток пасмурной погоды – труднее узнать, который час. Часы в то время были редкостью. Приблизительно к обеду дождь прекратился. Выглянуло солнце. В этот день мы сделали себе выходной. Я хотел спросить у дяди, почему он решил убить медведя. Но так и не решился. Я понимал, что он сделал это для нашей безопасности. Следующие три дня мы работали спокойно.

Обратный путь домой показался мне короче. Харчей у нас поубавилось, идти было легче. Шкуру медведя дядя нес сам. Шли споро, изредка останавливаясь на отдых. По дороге дядя рассказывал о своей жизни: как он воевал под Ленинградом, делил одну винтовку с тремя бойцами, был несколько раз ранен, как после войны дрался с немцами в Чехословакии. Это был первый в моей жизни человек, столько повидавший и вернувшийся домой после войны живым и почти невредимым.

12. Пионерское звено

Дома меня ждал сюрприз. Родители и руководство колхоза решили из нас сделать рыбаков, чтобы мы жили лучше и могли почти наравне со взрослыми ловить сельдь «порядками» (3-4 тридцатиметровых сети), когда сети на больших якорях опускаются в море. У каждого звена был свой буй (плавающая, хорошо и далеко видимая отметка), чтобы ненароком не высмотреть чужой «порядок». Чаще всего для изготовления буя в то время использовали большие стеклянные шары, обтянутые толстой сетью.

Вспоминается случай, когда мы попали в шторм. Наш карбас называли пионерским. Старший Федор Яковлевич Силиверстов – ему было 52 года. Он был звеньевым. И мы, пионеры, – два Федьки, Оська (я) и Алешка.

Несколько слов о наше наставнике. Один раз во время вайны он зимой охотился на морского зверя. Льдину с ним оторвало и унесло открытое в море. 13 суток его носило по морю. Спасся…

Приехав на летние каникулы, мы стали просить бригадира рыбацкой артели Коротаева, чтобы он взял нас в море ловить селедку. Нас поддержал Федор Яковлевич:

– Пусть ребята поработают, привыкают к труду.

– Я не возражаю, – ответил бригадир Коротаев. – Но кто возьмет их. Море – это не шутка, оно не каждого принимает. Взрослым бывает тяжело, а они дети.

Нам в эту минуту хотелось быть взрослыми, и мы, как по команде, вытянулись, напыжились и сделали серьезный вид. Федор Яковлевич понял нас.

– Я буду вашим звеньевым, – сказал он, пряча улыбку в усах. – Только, ребята, договоримся сразу. Вы во всем будете слушаться меня, соблюдать дисциплину, и с вас я буду спрашивать, как со взрослых.

Мы с большой радостью согласились.

Был ясный солнечный день, на небе – ни облачка. Огромным зеркалом раскинулась морская гладь. Поморы редко видят такую погоду в этих суровых краях. Мы выплыли на просмотр сетей-порядков на карбасе (это большая деревянная лодка; четыре человека гребут, пятый, звеньевой, за рулем; при попутном ветре можно поставить парус). Звеньевой подбадривал:

– Давайте же, ребята, искать рыбу.

Дышалось легко, настроение было бодрое. Весла казались игрушечными. Карбас с легким шумом разрезал морскую гладь. Вот вдали показался буй, потом второй, третий…

– Подходим к сетям, – сказал звеньевой.

Но почему-то он, Федор Яковлевич, не потерявший с возрастом молодого задора, всегда энергичный и целеустремленный, сейчас был хмур. Буденовские усы сникли. Его настроение невольно передалось и нам. Я спросил:

– Федор Яковлевич, почему вы такой хмурый?

Вначале он попробовал, как всегда, пошутить, но потом добавил:

– Рыбы много. Это видно по поведению чаек, да удастся ли только нам высмотреть все порядки.

Мы невольно встрепенулись. Оказывается, погода изменилась. Мутное небо в лиловых подтеках не сулило ничего доброго. На северо-западе показалась темная полоса. Рваные облака закрыли солнце. Темная полоса быстро росла, поравнялась с карбасом и резко хлестнула водой о борт.

Ветер усиливался с каждой минутой. Карбас бросало, как щепку. Звеньевой наш преобразился, как будто кто-то подменил его. Он опять стал таким же бодрым, энергичным, лихим. Настроение у нас поднялось, ведь мы верили в его ум и знания, во многом старались подражать ему, походить на него.

А море шумело, клокотало, как живое, пыхтело и отдувалось белыми барашками. Было очень похоже, что карбас окружило стадо белух. Мы же продолжали смотреть сети. Рыбы в них попало много. Карбас наполнился серебряной сельдью. Наш Федор Яковлевич так умело направлял карбас в разрез волне, что нас только изредка заливало водой. Мы сразу отливали ее и продолжали работать.

Звеньевой не спускал глаз с моря, приговаривая:

– Ребята, побыстрей, но не торопясь.

Мы работали дружно, слаженно, быстро. Высмотрели порядки. Поплыли. В реку зайти было невозможно: вода малая. Карбаса все собрались у устья реки, у большой выпуклой кошки (песчано-галечной насыпи, два раза в сутки затапливаемой водой), где можно было переждать шторм и с приливом зайти в реку.

Нас ждали. За нас переживали. Мы прибыли к этой кошке последними, но с рыбой. Нас поздравляли, хвалили, называли смельчаками. А мы начали замерзать. Пока гребли, холода не чувствовали. Сейчас о себе давали знать мокрая одежда и холодный ветер. На кошке нашли железную бочку без верхней крышки. Когда-то из нее смолили карбаса. Помыли ее, почистили песком, и она стала блестеть. Решили сварить уху, но не оказалось дров. Федор Яковлевич разрешил взять доски из карбаса. Воду и соль заменила морская вода. Разожгли костер, сварили уху на всю бригаду. Она, правда, получилась не ахти, а вот рыбка была хороша, можно было и язык проглотить.

Ну, а к следующему лету мы уже были рыбаками со стажем.

Летом на свои заработанные таким образом деньги мы купили темно-красную гармошку 25x25 и самостоятельно учились играть на ней. У брата Федора получалось лучше всех. Мы играли на танцах, летом, в каникулы, на горе (место танцев), потом в интернате, на свадьбах, по праздникам. Позднее мой брат освоил и баян, а затем мы приобрели радиоприемник «Родина». По внешнему виду – это просто большая деревянная коробка величиной с теперешний средних размеров телевизор. Электричества в поселке тогда все еще не было. Однако к приемнику прилагались три большие батареи не менее двух килограммов весом каждая. Тем временем у нас с братом росла своя картошка(привезли из Нижней Пеши). До нас в Волонге картошку никто никогда не выращивал.