Сергей Белкин - Игра как жизнь. Часть 2

Пивной зал «Красный пекарь». Омск, 1920-е гг.

Думаю, что студенты Сибаки жили так же весело, как и все студенты во все времена. Помню, скажем, эпизод, рассказанный мне отцом, когда мы гуляли по улицам Кишинева, а впереди нас шел человек, вызвавший следующее воспоминание. «Когда я учился в Омске мы с ребятами, случалось, хулиганили. Однажды идем по улице, а впереди нас какой-то человек в модном пальто с длинным разрезом сзади и в папахе. Ну, мы ему и говорим – Эй, ты с дырой на жопе и в шапке хером».

Вместо «хера» было, возможно, и кое-что покрепче, хотя, надо сказать, батюшка никогда не ругался. Однажды я был изобличен родной матерью в жуткой площадной брани: я ударился головой о перекладину на чердаке сарая возле помойки во дворе нашего дома в Кишиневе, – мы там с ребятами играли. А мама как раз в это время выносила мусор и не только услышала, но и узнала мой голос, выражавший в кратких и смачных выражениях досаду от собственной неловкости. Я был за это «прорабатываем» матерью дома, а отец рассказал следующую историю.

В Молоково, как и в любой другой деревне, мат, естественно, употреблялся – по мере надобности. Колька же Белкин не употреблял мата никогда. Бабы даже удивлялись и решили подсмотреть исподтишка – будет ли он материться во время пахоты на лошади в одном крайне неудобном месте, где надо было поворачивать на склоне, а плуг при этом цеплялся, и лошади не шли – короче, на этом месте матерились все до единого. Залегли в кустах, дождались, когда Колька начнет мучиться и погонять лошадей, но так ничего кроме «ну, ты, давай…» они не услыхали. Колька Белкин так и остался чуть ли не единственным мужиком в деревне не матерящимся никогда.

Вернемся к семейному фотоальбому, изготовленному собственноручно папой. Хорошо помню, как он это делал – примерно в середине 1960-х. Я порой подсаживался рядом, смотрел, спрашивал. Благодаря этому я хоть кое-кого и смог распознать теперь. К сожалению, подписей к фотографиям в большинстве случаев нет – ни в альбоме, ни на обратной стороне снимков. Когда я сканировал фотографии специально для издания этой книги, с горечью понял, что мало кого, кроме отца я на этих фотках узнаю́ и могу снабдить подписями. Так что всем, кто это прочтет, даю наставление: снабжайте фотографии подписями: кто изображен, когда и при каких обстоятельствах.

На одной из групповых фото на обороте оказались подписи, сделанные рукой отца. Это стало для меня единственной возможностью идентифицировать кое-кого из изображенных на других фотографиях.

Н. Белкин и сотрудники ОМСХИ

На обороте написано: Сидят слева-направо: 1) Храмов 2) Васильева 3) Кохомский 4) Максимов 5) Кульева (?) 6) Куликова. Стоят слева-направо: 1) Трусова 2) Сухарев 3) Горяченков 4) Бодров 5) Белкин 6) Орлова 7) Торицын. Снялись в кабинете т. Белкина .

Мои последующие попытки распознать людей на других фотографиях основаны на этом, одном-единственном, источнике. Прокомментировать все фамилии не смогу, но о некоторых скажу. Прежде всего, это Николай Максимов, с которым отец дружил, вместе фотографировались и т. д. И вторую фамилию, пойманную в свое время «на слух», хранит моя память: Храмов, причем в сочетании «Сашка Храмов». Он тоже был одним из близких друзей, фото с ним в архиве сохранены. Наконец, третья фамилия – Кохомский. Если в отношении Максимова и Храмова доступный мне интернет-поиск не дал ничего, то Кохомский – человек известный, его именем названа улица в Омске. Оказалось, что Кохомский учился вместе с отцом ещё в Иваново-Вознесенске и вместе с ним приехал в Омск! Его фамилия – священнического рода, происходившего из Кохмы Ивановской губернии, – то есть они почти земляки! Фёдор Михайлович Кохомский (1903—1982) после окончания Сибаки в 1930 году был направлен на работу главным зоотехником в мясомолочный совхоз №54 в Омском районе. Там он работал не просто хорошо, а достиг выдающихся результатов, за что в 1949 году удостоился высшей награды государства: присвоено звание Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина и золотой медали «Серп и Молот». С середины 1950-х он становится доцентом, затем – заведующим и профессором кафедры кормления сельскохозяйственных животных Омского сельскохозяйственного института.

Вот ещё одна фотография студенческого, возможно – аспирантского – времени.

Николай второй справа сидит в первом ряду с раскрытой книгой.

Общее впечатление от фотографий омского периода глубокое и значительное. Вглядываться в лица, в окружающую обстановку, ощущать атмосферу времени и те настроения, с которыми фотографировались – во время отдыха или при официальных коллективных построениях – все это очень важно. Видно и то, с какой серьезностью и ответственностью шла учеба, работа, самообразование, сколь широк был спектр интересов и увлечений. Видно и то, что жили эти молодые люди весело, развлекались и шутили, а ведь это конец двадцатых – начало тридцатых. Время, о котором теперь пишут в мрачных тонах, пытаясь изобразить жизнь депрессивной, лишенной радости и свободы. Это, разумеется пропагандистская чушь. Во все времена в жизни людей были и горе и радость, и проблемы и достижения. Но то, что я считаю главным – чем наполнена духовная жизнь, каковы устремления, цели, какие ценности лежат в основе миропонимания – все это было позитивным, нацеленным в будущее, насыщено энергией и светлым чувством собственного роста и развития, идущего в одном ритме с развитием страны. Разумеется, никакие невзгоды, через которые прошла страна и народ в эти годы не миновали Сибаку, Омский сельхозинститут. Невзгоды переживались и жизнь шла своим чередом.

Вот фото, на котором отец, который никогда в жизни не курил, «для фасона» держит в зубах папиросу. В те времена курение еще не считалось вредным, и отец рассказывал, что он пытался курить «как все», но не смог преодолеть отвращение и заставить себя это делать. Похоже, что они с приятелем в этот день чего-то накупили – в руках у них свертки – и решили сфоткаться «на память». Даты нет, но можно большую часть фотографий отнести к периоду 1928—1932.

Сашка Храмов и Колька Белкин (справа, с папиросой)