Михаил Ганевский - «Мишка, Мишка…» Воспоминания

Итоги подвёл Ростропович. И, неожиданно похвалил только меня:

– Миша сделал большие успехи… – До меня эти слова дошли сквозь шум в ушах. А потом:

– Девочки едут на конкурс в Мюнхен. Мальчики остаются. – Был 68-й год (Чехословакия!!). Никто никуда так и не поехал!

Но день этот я запомнил, как, пожалуй, самый большой успех в моей виолончельной жизни! Ведь тогда все слушатели в зале были профессионалами…

В той же сторожке подцепил я редкую болезнь – инфекционный мононуклеоз…

…Был май. Я, вдруг, почувствовал резкий подъём температуры. Становилось всё хуже. Но – сторожка?! По телефону вызвал отца. Ночью. Чтобы он отсидел за меня вахту…

Болезнь эта, надо признать, поломала мне судьбу. Точнее свернула её с прямого пути. Именно в это время дед Яша (супер тромбонист, пенсионер Бостонского симфонического оркестра) последний раз приехал в Москву. На месяц. Весь этот месяц я был прикован к постели. Пальцем нельзя было пошевелить – сердце отзывалось бешеным стуком.

Врачи не могли определить – что со мной. Лечили от всего. А надо было просто отлежаться. Эта болезнь не лечилась никак. Сначала – разорванные в клочья клетки крови (врачи сказали – так не бывает!). Жуткая боль в сердце. Температура около сорока. Потом абсолютная неподвижность. Отец приехал – попрощаться…

Приезжал несколько раз дед Яша. Сидел около постели… А я, вместо того чтобы поиграть ему на виолончели и получить «путёвку» в Бостонский симфонический, говорил, но пошевелиться не мог.

Врачи сказали, что нужен сложный анализ. А делают его только в Центральном институте крови. По знакомству, привели меня к лучшей, старшей медсестре. Я сидел тихо, а медсестра громко ругалась и бегала вокруг меня в поисках подходящей вены. Я то вставал, то опять садился. Расковыряв правую руку (приходилось терпеть), как последнее средство, она взялась за левую. Стоя – нет. А сидя…Да! Ура!!

– Запомните! На всю жизнь!! Только сидя! И только с левой! –

…Ходить я уже мог. И мы с Таней поехали провожать деда Яшу. В «Метрополь». Подарили чудную резную шкатулку с изображением русской тройки. Поговорили по душам в первый и последний раз. Часа три. С ним и с тётей Терезой (его женой)…

Отец запретил мне переписываться с дедом. Опасался последствий для меня. По работе. Сам писал и письма «оттуда» получал. Так я узнал, что в гостях у деда бывали мои однокурсники (Мишка Зарецкий, Мирон Ямпольский – тогда они были музыкантами бостонского симфонического оркестра). Вспоминали обо мне…

…Помню, когда дед Яша первый раз приехал к нам уже на новую квартиру, на улицу Глаголева, меня предупредили, чтобы я ни в коем случае не затевал разговоры о политике. Тётя Тереза специально просила об этом. Дед мог «загореться», как спичка.

Шла война во Въетнаме. Дед тогда был истинным патриотом Америки, я был полностью наоборот…

…А в последнем разговоре (в «Метрополе») всё изменилось. Дед возмущался ростом преступности в США:

– По телевизору всякие ужасы показывают – и хотя бы одного поймали! Вот бы к нам прислали министра СССР – порядок навести! – Я ему:

– Его бы тут же и пристрелили. – Тётя Тереза:

– Бобу нужно было зуб поставить – 1000 долларов! В кино сходить, хороший фильм посмотреть – 3 доллара! Хочешь, в кино пойди – хочешь, кофточку купи!

Так они и остались в моей памяти: чемоданы, куча подарков. И они, такие милые, родные… Тереза говорила по-русски бойко, дед – с акцентом. Оба с большой дозой антиамериканского скепсиса (после вьетнамской войны)…

И… тишина. Письма к отцу и обратно… Только после активных поисков Ленки выяснилось, что дед умер, кажется, в 80-м году. Тереза – много позже. Их дочь Ирина – 80 лет, с больным мужем, в доме на берегу океана… Точка… Хотя есть фото дома, могилы деда Яши и рекламный буклет бостонского симфонического с фотографией первого тромбониста – деда Яши…

(Я был на гастролях в Нью-Йорке – в мае 94-го. Но времени, – пять дней, – и возможностей поисков не было…)

С Мишкой К. мы в музучилище подружились. Потом дорожки разошлись.

Как-то, зимой (69-го?) договорились мы встретиться, по душам поболтать. Приехал он ко мне на работу поздно вечером. Я тогда сторожем на стройке работал и в «консе» учился.

Посидели мы, повспоминали. Рассказал он мне и о Праге-68, и о Сирии-67. Он служил срочную в Германии. В оркестре. Не «сыгрался» с начальником. И тот «загнал» его в танкисты (после виолончели-то!). Да не знал «злыдень», что у Мишки за плечами уже тогда была школа радистов и служба в СС (Служба слежения за порядком в эфире).

Служил он в полку тяжёлых танков. Радиомастером по всей сложной технике. Как сыр в масле катался. Рассказывал, как в мае 68-го вывели их в лагеря. Запретили раздеваться (кроме офицеров) и вылезать из машин. Почти три месяца они так жили. Он-то свободно передвигался. Ходил с офицерами на рыбалку…

Потом, как-то ночью (в начале августа), пришёл приказ…

…Уже в 23-00 их полк прогромыхал через мост на границе с Чехословакией. Они шли, почти не останавливаясь, около полутора суток. До границы с ФРГ. Командиры сказали им, что с другой стороны к границе подходит немецкая танковая дивизия… Чистое бельё, одевали…

…А до того разные были встречи и происшествия…

Как-то, рано утром колонна танков втягивалась в небольшой чешский городок. Вдруг – стоп! На другой стороне моста – штаб чешской дивизии. Там суета началась. Высыпали на площадь, пушчонку выкатили…

В полку был замполит: лысый служака, матерщинник и гуляка отчаянный. В тот момент его «уазик» шёл в голове колонны. Остановка. Народ повылезал из танков (кто мог). Смотрят: что там? И видит вся колонна, как замполит вышел из машины и в 3-этажное здание чешского штаба, которое всеми окнами ощетинилось пулемётными стволами, пошёл… Нет и нет…

Выходит. А солнышко уже припекать начало. Снял он фуражку. Вынул платок. Лысину вытер. Сел в машину…

В чешском штабе засуетились опять – пулемёты исчезли, пушечку укатили. Колонна тронулась. На первом привале окружили солдаты замполита:

– Товарищ подполковник! Да что ж вы им такое сказали? –

– Что сказал…Если это безобразие сейчас же не прекратится, мы вас тут всех с дерьмом смешаем!

…Днём на стоянки приходили девушки. Молоком, пирогами угощали. Воду пить из их рук запрещали офицеры. Так они пальцем показывали – где пробу взять, чтобы не думали, что отравить хотят…

…Через города шли без остановок. Водители засыпали. В танках жарко, душно… Мишка вылез на броню, на свежий воздух. И вдруг – ба-бах!! Пулемёт прострочил стену над мишкиной головой. Он нырнул в танк, спихнул водителя с места. Завертел башней: «Где? Кто?» Впереди идущий танк остановился, повёл своей пушкой вверх-вниз, влево-вправо… Выстрел! Впереди, с колоколенки церкви, стоявшей на развилке дорог, посыпались кирпичи, сапоги, куски металла…