Гленнон Дойл Мелтон - Неукротимая

Она просит нас рассесться на ковре перед ее креслом, потому что сегодня она будет рассказывать нам о том, как Господь сотворил людей. Я спешу занять местечко по центру. Мне очень интересно узнать, как и зачем меня создали. Вот только я подмечаю, что у нашей учительницы на коленях нет ни Библии, ни любой другой книги. Она будет рассказывать по памяти! Вот это да! Я под впечатлением.

И вот она начинает.

– Господь сотворил Адама и поселил его в прекрасном саду. Адам был Его любимым творением, и Бог сказал Адаму, что его главная задача – быть счастливым, присматривать за садом и дать имена животным. И жизнь Адама была почти идеальной. Вот только вскоре ему стало очень одиноко и грустно. Он сказал Господу, что ему нужна компания и помощник. И однажды Господь помог Адаму произвести на свет Еву. Первая женщина родилась из тела Адама. Вот почему женщин называют дамами. От слова «Адам».

Меня это так впечатлило, что я даже руку поднять забыла.

– Простите. Адам произвел на свет Еву? Но разве людей рождают не женщины? И разве тогда не следует мальчиков тоже называть дамами? И вообще всех людей?

– Рука, Гленнон! – процедила учительница.

Я подняла руку. Она жестом велела мне ее опустить. Мальчик, сидящий рядом со мной, закатил глаза.

Учительница продолжила:

– Адам и Ева были счастливы, и первое время все было идеально.

Но вскоре Ева заметила на одном из деревьев блестящее красное яблоко. И хотя Господь сказал ей, что это дерево – единственное во всем саду, яблоки которого ей нельзя хотеть, именно это яблоко она и возжелала. И вот однажды она проголодалась, сорвала яблоко и откусила кусочек. А затем хитростью вынудила и Адама откусить от него. Как только он это сделал, Адам и Ева впервые в своей жизни почувствовали стыд и попытались спрятаться от Господа. Но Господь все видит, и Он узнал о том, что случилось. Господь изгнал Адама и Еву из прекрасного сада. А затем проклял их самих и их будущих детей, чтобы жизнь на Земле превратилась для них в страдания. Вот почему мы страдаем и сегодня – потому что первородный грех Евы лежит на всех нас. Грех, стыд и страдания появляются у нас, когда мы ведем себя, как Ева – следуем своим порывам вместо того, чтобы повиноваться Богу.

Что ж, все было предельно ясно. У меня не осталось вопросов.

Мы с мужем начали ходить к семейному психологу после того, как он признался, что спал с другими женщинами. Теперь мы не высказываем друг другу претензии, а копим их и выплескиваем на приеме каждый вторник. Когда друзья спрашивают у меня, хороший ли она психолог, я говорю: «Да, наверное. Вы же видите, мы все еще женаты».

Сегодня я позвонила ей и попросила встретиться наедине. Я очень устала и была вся как на иголках, потому что целую ночь не спала, продумывая, как мне сказать ей то, что я хотела сказать.

Я тихо сижу в кресле, сложив руки на коленях. Она сидит в кресле напротив. Спина прямая, на ней накрахмаленный белый костюм, туфли на удобных каблуках и ни грамма макияжа на лице. Деревянная книжная полка битком набита учебниками, дипломы взбираются по стене у нее за спиной, точно бобовый стебель. Она занесла ручку над белоснежной страницей блокнота в кожаном переплете, готовая пригвоздить меня к ней простыми и понятными словами. Я напоминаю себе: говори спокойно и уверено, Гленнон. Как взрослая.

– Мне нужно сказать вам кое-что важное. Я влюбилась. Просто голову потеряла. Ее зовут Эбби.

У моего психолога отвисает челюсть – немного, но ровно настолько, чтобы я заметила. Она молчит – всего секунду, но эта секунда тянется целую вечность. А затем делает очень глубокий вдох и говорит:

– Понятно.

Еще одна пауза, и она пытается снова:

– Гленнон, ты же понимаешь, что бы это ни было – это не реально. Это не настоящее чувство. И какое бы будущее ты ни представляла себе в этой ситуации, это все тоже не реально. Это не более чем опасное увлечение. И добром не кончится. Этому нужно положить конец.

– Вы не понимаете, – начинаю я, – это совсем другое…

А потом думаю о том, сколько человек сидело на моем месте в этом самом кресле и сколько из них точно так же настойчиво повторяли: Это совсем другое.

Если она не позволит мне быть с Эбби, мне хотя бы нужно будет сделать все возможное, чтобы по крайней мере не оставаться с мужем.

– Я не смогу и дальше спать с ним, – говорю я. – Вы же знаете, как сильно я старалась. Иногда мне кажется, я простила его. Но когда он залезает на меня, я снова начинаю его ненавидеть. Прошло уже много лет, я не хочу усложнять ситуацию, поэтому просто закрываю глаза и жду, когда все наконец закончится, как будто улетаю куда-то далеко-далеко. Но в какой-то момент я так или иначе случайно срываюсь обратно и падаю в свое тело, и это все равно что упасть на раскаленную сковородку. Я как будто очень стараюсь умереть, но во мне всегда так или иначе остается капелька жизни, и она делает секс просто невыносимым. Живой в это время я оставаться просто не могу, но и достаточно безжизненной стать не получается, так что я не вижу выхода. Я просто… просто не могу больше.

Я злюсь на себя за слезы, но они все равно вскипают. Похоже, теперь я умоляю. Пожалуйста, прошу вас, пощады!

Две женщины. Один белый костюм. Шесть дипломов в рамках. Один открытый блокнот и ручка наготове.

А после:

– Гленнон… а вы не пробовали делать ему минет вместо полноценного секса? Многие женщины находят минеты куда менее интимными.

У меня сын и две дочери – по крайней мере, пока они не сообщили мне иное.

Мои дети верят, что душ – это волшебный портал, источник идей. Младшая недавно сказала мне:

– Мам, у меня весь день в голове прямо пустенько, а как пойду в душ – сразу куча-куча идей. Наверное, это все вода.

– Может, и вода, – сказала я. – А может, все дело в том, что душ – это единственное место, где мы остаемся наедине со своими мыслями, где можно расслабиться и по-настоящему их услышать.

А она посмотрела на меня и такая:

– Чего?

– Я про то, что происходит в душе, малышка. Это называется думать. Люди делали это чаще до того, как у них появился гугл. Думать – это все равно, что… хм… гуглить, но только у себя в мозгу.

– А, – кивнула она, – прикольно.

Этот же ребенок раз в неделю стабильно ворует у меня дорогущий шампунь. В один из таких дней я, грозно топая, наведалась в общую детскую ванную, чтобы украсть свой шампунь обратно. Отдернув душевую занавеску, я обнаружила целый батальон из двенадцати пустых бутылок, толпящийся на узеньком бортике ванны. Справа стояли только красные, синие и белые бутылки. Слева – розовые и фиолетовые. Я взяла красную бутылку с той стороны, которая, судя по всему, принадлежала моему сыну-подростку. Она была продолговатая, прямоугольная и массивная. Мне в глаза бросились жирные красные, белые и голубые буквы: