Гленнон Дойл Мелтон - Неукротимая

Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как я узнала, что мой муж мне изменял, а я все еще не приняла решение – остаться мне или уйти. Я даже не в силах была решить, подходит ли очередная подушка нашему дивану. Я была ужасно нерешительной женщиной. Когда я обсуждала эту ситуацию с психологом, она сказала мне:

– Детей ранят не тяжелые решения родителей, а их нерешительность. Вашим детям нужно знать, по какому пути дальше пойдет их жизнь.

– Ну, пока я сама не узнаю, они не узнают, – отозвалась я.

– Тогда попытайтесь понять, как это узнать .

В то время единственным известным мне способом «узнать» был метод опроса и исследования. И вот я начала опрос. Решила обзвонить всех своих друзей в надежде, что, быть может, они знают, как мне лучше поступить. После этого я взялась за исследование. Перелопатила все статьи на тему измены, развода и детей, какие только смогла найти, в надежде, что эксперты подскажут мне, что делать. Опросы и результаты исследований не помогли, я все равно не вышла из мучительного тупика.

В конце концов я сдалась во власть Всемирной Паутины – хотела выяснить, может, это незримое скопище чужих людей, троллей и ботов знает, что мне делать с моей единственной и драгоценной жизнью. Так я обнаружила себя сидящей в постели в три часа утра. На коленях – ноутбук, я ложка за ложкой набиваю рот мороженным, а пальцы тем временем вбивают в Гугл:

«Что делать, если мой муж – подлый изменщик, но в то же время прекрасный и заботливый отец?».

Мой семнадцатилетний сын Чейз и его друзья сидят у нас в гостиной и смотрят фильм. Я, конечно, пыталась дать им побыть одним, но это оказалось слишком трудно. Понимаю, многие подростки считают, что их мамы – полный отстой, но мне кажется, я – исключение.

Стою у двери и осторожно заглядываю внутрь. Мальчики развалились на диване, а девочки сидят на полу маленькими чинными группками. Мои младшие дочери сидят у ног девушек – застыли в тихом восхищении и поклонении.

Мой сын оглядывается и усмехается:

– Привет, ма.

Мне срочно нужно придумать какой-то предлог, поэтому я спрашиваю:

– Есть хотите?

То, что происходит дальше, разворачивается словно в замедленной съемке: все мальчики в комнате, не отрывая глаз от телевизора, уверенно отвечают: «АГА!». Девочки же поначалу молчат. А затем каждая украдкой отводит взгляд от экрана и вопрошающе разглядывает лица подружек , словно пытается найти там ответ на вопрос, хочет ли она сама есть . Похоже на сеанс телепатии. Безмолвный сбор мнений в попытке прийти к единогласию: ты хочешь есть, я вроде хочу, я не знаю, я не хочу, а мне можно? Каким-то образом это немое совещание приходит к согласию, что общее решение огласит девочка с французскими косичками и веснушчатым носом. Она переводит взгляд со своих подруг на меня, вежливо улыбается и говорит:

– Мы не голодные. Спасибо.

Мальчики искали ответ в себе, девочки – в глазах окружающих. Мы так хорошо научились угождать людям, что забыли, каково это – искренне хотеть чего-то и твердо об этом знать. Отсюда и наш вечный голод.

На прошлой неделе моя подруга Эшли впервые сходила на бикрам-йогу, «горячую йогу». Она вошла в зал, расстелила свой коврик, уселась на него и принялась ждать, когда же что-то произойдет.

– Там стояла такая жарища, – поделилась со мной она.

Когда в зал вошла инструктор, молодая и уверенная в себе, с Эшли уже семь потов сошло. И ей стало немного не по себе. Инструктор объявила:

– Мы скоро начинаем. Во время занятий вам будет очень жарко, но из зала выходить нельзя. Что бы вы ни почувствовали, нужно терпеть. И не уходить. В этом весь смысл упражнений.

И вот занятие началось, а уже через несколько минут картинка перед глазами у Эшли «поплыла». У нее закружилась голова, ее затошнило. С каждым вдохом ей становилось все труднее и труднее дышать. Дважды перед глазами начинали плясать точки, после чего вообще слегка потемнело. Она смотрела на дверь, сражаясь с отчаянным желанием броситься к ней, рвануть на себя и сбежать. Девяносто минут она провела в ужасе, задыхаясь и с трудом сдерживая слезы. Но из зала так и не вышла.

Когда инструктор объявила конец занятия и открыла дверь, Эшли сорвалась с коврика и вылетела в коридор. Зажимая ладонью рот, бросилась на поиски ближайшей уборной, и там ее обильно вырвало – на раковину, стены, пол.

Ползая на карачках по уборной, вытирая свою рвоту бумажными полотенцами, она думала: Что же со мной такое случилось? Та дверь ведь даже не была заперта.

Когда я была маленькой, дядя подарил мне на день рождения снежный шар. Маленький, круглый, хрустальный, такой, что приятно ложится в ладошку. В центре восседал красный дракон с блестящей чешуей, ярко-зелеными глазами и крыльями, похожими на всполохи огня. Я привезла его домой и поставила на тумбочку рядом с кроватью. А по ночам лежала без сна, напуганная тем, что в темноте рядом со мной сидит дракон. В конце концов я не выдержала и как-то ночью встала и засунула снежный шарик на самую высокую полку.

Потом, время от времени, но только днем, когда светло, я подвигала к полке свой стул, забиралась на него и снимала шарик. Встряхивала его, поднимала повыше и наблюдала за тем, как внутри кружит мерцающая метель. Когда она затихала и снежинки оседали, в центре шарика снова вырисовывался грозный красный дракон, и я чувствовала, как по спине бегут холодные мурашки. Волшебный и в то же время пугающий, этот дракон всегда был на своем посту, но не двигался и, казалось, просто ждал чего-то.

Моя подруга Меган уже пять лет ведет трезвый образ жизни после десяти лет алкоголизма и наркотической зависимости. Последнее время она пытается понять, как же так вышло, что зависимость взяла верх над такой сильной женщиной, как она.

В день своей свадьбы Меган сидела в задней части часовни, абсолютно уверенная в том, что не хочет выходить замуж за того мужчину, который ждал ее у алтаря. Она была уверена, что не хочет – до самого мозга костей.

Но замуж за него она все равно вышла, потому что ей к тому времени было уже тридцать пять лет, а в таком возрасте нужно быть замужем. Потому что, отменив свадьбу, она разочаровала бы целую кучу людей. Выбирая между этой кучей и собой, она предпочла разочаровать одну себя. Она сказала «Согласна» несмотря на то, что внутри у нее все кричало: «Не согласна, не согласна!», и последующие десять лет пыталась заглушить в себе правду, которая, впрочем, и так была ей прекрасно известна. А заключалась эта правда в том, что в тот день она себя предала, и настоящая жизнь не начнется, пока она не прекратит себя предавать. Единственным способом заглушить эту правду было окунуться с головой в алкоголь и не выныривать. Так что она начала серьезно выпивать еще во время медового месяца. Чем сильнее она надиралась, тем глубже запрятывала своего собственного «дракона». Спустя какое-то время алкоголь и наркотики превратились в серьезную проблему, что было ей лишь на руку – ведь они вытеснили ту, настоящую проблему, и теперь о ней не нужно было думать.