Петр Шолохов - Глазами художника: земляки, коллеги, Великая Отечественная

Зима была жестокая, после морозов, начались февральские заносы и метели. Однажды, собравшись на уроки, мы не обнаружили ни школы, ни ворот – всё было погребено в сугробах. Дружной гурьбой, достав лопаты, вместо учения принялись откапывать свою школу, спасать нашу добрую Марию Ивановну. Вначале были слышны её глухие призывы о помощи, затем уже спокойные слова команды, доносившиеся к нам в виде загробного голоса. В этот день было не до учения. Ворота долго оставались под снегом, образовав гору, они служили нам катком на переменах для развлечения.

Выбежав как-то в морозный день из школы, я, увлечённый примером старших ребят, стал преследовать мчавшихся порожняком лошадей. Уцепившись кое-как за дровни, я с трудом влез и уселся между скользящими полозьями и тут же свалился, тащась по ухабам, пока тупой удар по голове не отшиб мне память, я потерял сознание. Очнувшись, придя в себя, я ожидал покорно дальнейших событий. На моё счастье, эта подвода была последней, и я, отряхнувшись от снега, не чувствуя вгорячах растущей на голове шишки, счастливцем отправился домой. Проходя мимо двухэтажного дома буфетчика, я привёл себя в порядок, черноглазая дочка хозяина начала увлекать меня не на шутку.

По субботам перед праздничным днём на станцию Поворино из села приезжал заштатный священник с целым церковным имуществом: иконой, кадилом и свечами. Неуютный вокзал начинал выглядеть настоящим церковным пределом. Мне нравилось такое превращение. За буфетом, на возвышении, устраивался алтарь, возле огромного станционного самовара становились певчие, вместо горячего чаю и холодных закусок там возникала пища для души. Я усердно отбивал поклоны в сторону буфета, отыскивая глазами своё новое увлечение.

На рождественские праздники из города приезжали в отпуск старшие – брат и сестра, и мы весело проводили Святки. Во всём нам сопутствовала Домашка, служившая у матери нянькой. В полночный час убегали в огород к плетню, почему-то нужно было вытащить кол, по внешним признакам которого определяли судьбу. Под случайными окнами, постучав, спрашивали, как зовут жениха или невесту, получая нелепые ответы. Набегавшись по морозу, усаживались дома, в тепле, возле блюдечка с водой, капая с него горячим воском. Получались бесформенные фигурки. Гадали, что бы это значило? И чаще всего воображение рисовало кольцо, гроб, какую-нибудь букву или зверя – что подсказывала услужливая фантазия. Администрация железной дороги в эти памятные дни устраивала рождественскую ёлку – чего там только не было. С огнями и богатыми подарками, это было грандиозное зрелище. Мне досталась жалкая ручка с пером и яркий кулёчек с гостинцами. Осталось чувство обиды.

С сестрой и Домашкой увязался я гулять на вокзал, встречать и провожать поезда. Поворино – станция узловая, движение огромное, можно было встретить много интересного. Там, на открытых платформах, мы впервые увидели подводную лодку, возле неё горделиво расхаживали красавцы матросы в своих бескозырках и с кокетливыми ленточками. Брюки-клёш, флотские тельняшки в полоску – всё это увлекало. В другой раз среди товарных составов увидели вагон с настоящими индейцами. Это были переселенцы – экзотические костюмы, татуировки на лицах, мокасины – будто со страниц книг Майн Рида.

Красивый рослый мужчина-индеец вошёл и к нам в лавчонку, по его просьбе мать наскоро сшила ему простую косоворотку. Объяснялся он мимикой, жестами. Я с восхищением смотрел на его головной убор из перьев, странную палочку в ноздрях. Мне он казался вождём индейского племени. Воображение дорисовывало прерии, стада бизонов, бумеранги, отравленные стрелы и прочую романтику, почерпнутую из книг.

Между тем, отец наш продолжал пить, омрачая и без того невесёлую жизнь матери. В лавочку в отсутствие матери стала похаживать игривая кухарка буфетчика, получая от отца подарки. Как-то в сумерки я возвращался домой от товарища, идя мимо дома буфетчика, вызывающего у меня какое-то особое чувство благоговения. В раскрытых на этот раз воротах я увидел безобразную сцену драки двух женщин. Я никак не мог разобраться, поверить глазам, так чудовищна была увиденная картина. В одной из этих женщин я признал родную мать. Всегда скромная, вежливая с посторонними, здесь она мало была похожа на себя. Откуда взялась у неё сила? Мать таскала за волосы кухарку буфетчика, нанося ей удары. В слезах я бросился бежать, лишь бы не видеть и не слышать ничего. Долгое время не мог забыть позорной сцены, избегая оставаться с матерью наедине, особенно встречаться с ней глазами. В эти дни, возвратившись из школы, я увидел у дверей нашей лавочки рысака, впряжённого в дрожки; красивый конь ржал, бил нетерпеливо копытом, в доме слышались слёзы, шум голосов – там шло бурное объяснение: из села приехал старший брат матери – «грозный дядя Вася». Отец, успевший с утра напиться, решительно вытолкал родственника на улицу, тот отвязал своего рысака и уехал без дальнейших рассуждений. В эту минуту я готов был простить всё опустившемуся отцу.

Короткое пребывание нашей семьи на станции Поворино внесло в мою жизнь столько новых, неведомых ранее ребенку переживаний. Я как-то повзрослел в одну эту зиму. Торговля у родителей не наладилась, наступила весна, таял снег, а вместе с ним растаяли последние средства семьи. Дальний родственник из села Пески, торговец скобяным товаром, предложил отцу выход – заведовать его магазином.

Из хозяина превращаясь в старшего приказчика, он уехал в Пески, а мать, забрав нас, детей, уехала в город, и мы снова поселились в своём заложенном-перезаложенном доме на большой улице города. Нас каждую минуту могут выбросить на улицу кредиторы, живём, как говорится, из милости. Для матери потянулись будни, борьба за кусок хлеба. У меня с ней общая обувь – одни женские калоши. Какие переживания подростку! Весь наш дом в квартирантах, мать проявляет находчивость, развивает кипучую деятельность. На одной фабрике берёт пошивку белья, на другой – дешёвую карамель для завёртывания в разноцветные бумажки. Работа грошовая, трудится вся семья, но внутренне мать теперь спокойна, переменился и отец, пить перестал, любимое дело, которое он знал хорошо, оздоровило его окончательно. Он изредка приезжает к семье в город с подарками, весёлый, здоровый и чистый, как видно, совсем примирившийся с новым положением приказчика. Станция Поворино, торговля в мелочной лавочке осталась для семьи на всю жизнь непрерывной цепью мрачных картин. Отцу уже не суждено было снова стать хозяином-торговцем, он умер приказчиком, как-никак самолюбие взрослых членов семьи страдало, видя в этом факте унижение. Но в революционные годы, когда «анкетная лихорадка» свирепствовала с особенной силой и гражданам при приёме на работу предлагались бесчисленные вопросы, я в графе «Происхождение и занятие родителей до революции», облегчённо вздохнув, гордо именовал себя сыном приказчика.