Владлен - Помню

Пробежали несколько месяцев следующего, сорок третьего года. Между нами и роднёй в Чимкенте велась интенсивная переписка, и с наступлением тепла наше семейство поднялось и отправилось в дальнюю дорогу, ведущую в Казахстан, в город на юге республики.

Прощание с посёлком было очень трогательным. Люди приносили нам в дорогу всякую всячину, сало и хлеб, табак и даже самогон. Одной из причин такой заботы и уважения было наше трудолюбие, наша откровенность и прямота, а также, конечно, приезд отца – раненого капитана-орденоносца, вселившего в умы людей правду о евреях, правду о том, что и евреи воюют, проливают свою кровь рядом с русскими.

Отец командовал батальоном штрафников. Это были в прошлом преступники и головорезы, изъявившие желание воевать вместо отбывания сроков в тюрьме. И они воевали, воевали хорошо. Много рассказывал отец о них, о их подвигах. Это были настоящие патриоты. Бесстрашные, они не щадили свои жизни и постоянно подвергали себя опасности и риску.

Чимкент встретил нас тёплыми лучами солнца. Обилие фруктов на базаре, шашлыки с лепёшками. Глаза разбегались от разнообразия. Новый для меня город; я обязан был познать его, познакомиться с ним, врасти в его среду и жить в нём.

Квартир, конечно, не было, но двоюродный брат Борис, сын Юзи, отыскал на улице Шмидта, 5 общественную кухню, и с боем мы её оккупировали. Когда пришли представители жилищного кооператива и хотели нас выгнать, появился дядя Юзя в милицейской форме. Он не дал выбросить наши вещи.

– Их отец – на фронте, – сказал он. – И если вы, мужчины, посмеете тронуть их вещи, то завтра тоже будете на фронте.

Это заставило их задуматься, и они, согласившись с тем, что семье фронтовика нужно помочь, ушли.

Кухня была площадью шесть квадратных метров, печь – напротив двери, окно и кусочек пола стали нашим пристанищем, нашим очагом. Я спал на печи, на шубе, приобретённой с помощью отца, а мать и сестра – на полу, пока им не привезли металлическую кровать.

Я стал ходить в школу. Мне нужно было навёрстывать пропущенный материал, но самым страшным было учить казахский язык. Посещение школы было для меня совсем некомфортным, и относился я к занятиям с холодком.

Материальное положение наше оставляло желать лучшего. Переезд в Чимкент на некоторое время затормозил получение зарплаты отца, и мы хорошо прочувствовали это. Необходимо было что-то предпринимать. Мать скупила хлебные карточки, получала по ним хлеб, разрезала на куски и продавала на базаре. Я предпочёл занятиям добычу средств к существованию – денег – и нашёл выход. Зимой в Казахстане ночи холодные и люди топят печи дровами, которые были в большом дефиците и стоили дорого. Появилась идея спилить с деревьев сухие ветки и топить печи ими. Уйма тополей и карагачей стояла годами, одаряя людей тенью в летние жаркие дни, а в зимнее время по моей инициативе их сухие ветви давали для отопления. Так я стал потихоньку заготавливать дрова в общем коридоре, и я должен сказать, что проблема отопления была полностью решена.

Аппетит, как говорят, приходит во время еды. Упросил мать купить мне топорик и пилку, и она купила, ибо видела в этом доброе намерение. Я стал профессионально валить сухие ветви деревьев, привлекая к себе публику. Начались заказы, пошли деньги. В доме стало теплее, и уютнее, и сытнее. Дровами пользовались и наши родственники, и соседи, с которыми мы так хорошо подружились. Жить стало лучше, жить стало веселей.

Некоторое время Соня жила у нас. Помню, как она покупала сушёные абрикосы, изюм и прятала их от нас. Я же всегда находил упрятанное и потихоньку воровал его. Спрятала Соня однажды изюм в рукав пальто. В рукаве была шёлковая подкладка с резинкой для облегания руки. Когда я нашёл желаемое, тётка ворвалась в помещение и с криком набросилась на меня, но я убежал. Злость её длилась недолго, и я хорошо это знал. Она успокаивалась, и всё становилось на свои места. Любила тётя Соня нас безумно: и меня, и сестру.

Помню, как-то пришла она домой и застала меня на дереве, на самой верхушке тополя. Я как раз сбросил сухую макушку.

– Вадюся, слезай! Слезай, племянник, вниз, слезай, мой хороший! – поговаривала она. – Сейчас мама придёт, будем обедать. Слезай.

Я, закончив работу, засунул топорик и пилку за пояс и медленно стал спускаться. Но стоило моим ногам коснуться земли, как ласки тётки превратились в гнев. Она бежала за мной и кричала вдогонку:

– Подлюка, гадость такая! Ты хочешь меня в гроб раньше времени свести, сволочь? Ты хочешь с дерева упасть, мерзавец? Чтоб ты пропал!

Я убегал, но ненадолго, ибо знал, что Соне необходимо разрядиться от боязни и страха за меня, но не от злости.

Помню, как сбросил большую сухую ветку и ошибся. Она упала на провода и порвала их. Весь квартал остался без электроэнергии. Меня забрали в милицию. Сижу я в коридоре и жду чего-то. Вдруг появился мой дядя.

– Что ты здесь делаешь, Вадик? – спросил он.

Я рассказал ему, как всё было. Он вызвал кого-то и сказал ему отпустить меня домой.

– Ты чего пацана здесь держишь?

Тот хотел что-то сказать, но Юзя прервал его.

– Ты что, не понял, что я тебе сказал?

Меня отпустили, и с тех пор я был очень осторожным в местах, где проходили провода.

Частенько я сталкивался с трудностью, пытаясь подняться по голому стволу высоких тополей, и решил сделать шест, с помощью которого можно было преодолеть эту трудность. Так вот, выбрал я для шеста стройный молодой тополь и решил спилить его верхушку. Сестру внизу оставил, чтобы в оба смотрела и, как появится милиционер, предупредила меня. Залез я на дерево, а галоши оставил внизу. И надо же было такому случиться, что милиционер подошёл, увидев меня на дереве. Он застал и меня, и сестру врасплох и приказал мне слезть. Я остолбенел вначале от неожиданности, но тут же очнулся и сказал, что не слезу. Тогда он забрал мои галоши и ушёл.

Деваться было некуда. Я слез с дерева. Сестру отправил домой, а сам, следуя за милиционером, дошёл до районного отделения, что находилось рядом с городским озером. Милиционер зашёл в отделение, а я – за ним. Усадил он меня и приказал ждать. Долго я ждал. Никто со мной не говорил. Сижу и жду.

Мать вернулась домой, и сестра рассказала ей о случившемся. Зашла мать в отделение, увидела меня и спросила, сколько я здесь нахожусь. Затем подошла к дежурному и спросила, где начальник. Тот ответил, что нет его.

– Так какого чёрта ты держишь здесь ребёнка голодным? Вы здесь задницы обтираете на стульях. Его отец на фронте воюет, а вы, сволочи, с детьми дело имеете! Сейчас же отпусти ребёнка, или я позвоню брату Добису!

Тот услышал фамилию Добис и тут же освободил меня. Дома я получил хороший выговор, но не остался в долгу перед сестрой. И она получила от меня по заслугам.