Ольга Югова - Сага о МаТане, или Сестры-двойняшки: начало пути

Мыли головы традиционно с воплями. Таня смотрит, как Махе моют, и говорит: «от страха у Мани стали волосы темные». Типо поседела наоборот, получается.

Маха нежится и обнимается: «мамочка, ты нас молочком кормила! Я сейчас доем прямо через футболку!» С Махой опасно нежничать, а то она и правда доест, только уже не молочко, а мясо.

Зато Таня брутальна. Приезжаю с Махой от врача, Таня подбегает радостная. Спрашиваю: «скучала?» Таня не моргнув глазом: «нет».

Махины очки предмет Таниной зависти и вожделений. Таня: «я тоже хочу очки, зеленые». Пообещала в следующий раз ее тоже показать окулисту, тем более и правда смысл есть, и обязательно купить очки – если назначат. А пока Маха ходит невозможно крутая и сверкает окулярами. И за сутки не сломала, это почти невероятно. Я, правда, провела подробный инструктаж, но обычно это их не впечатляет.

Маха в очках видит все по-другому, стала даже аккуратнее есть. И когда идет, смотрит во все глаза и говорит: «опять волшебство!» Я еще не поняла, в каком смысле она это говорит, но уверяет, что ей удобно и лучше видно. Посмотрим.

Таня: «это человек из Америки, совсем из Америки. В очках». Не поняла, про кого речь, и почему именно из Америки. У Тани своя логика.

Дети внезапно оказались очень сговорчивыми в плане позировать для фото, и здорово повторяют выражение лица персонажа с картины. Правда, Таня иногда начинает смеяться в неподходящий момент, а Маха вообще невозмутима и серьезна. Как обычно – - мама и папа, да. Мне тоже всегда проблема сфотографироваться на паспорт.

Дети играют, слышу, Таня говорит: «он уже умер. Долго, очень долго прожил». Я спрашиваю: «кто это там у вас умер?» Маха: «вот ворон, ворона и воронята, их дети. А ворон умер. Их папа». Я утерла скупую слезу и пошла папу обрадовать. Он охотно согласился прикинуться мертвым и весь день лежать. Потому что выходной. В понедельник он живее всех живых.

Таня: «ворона поцеловала своим неострым клювом. Потому что в этой сказке у нее клюв не острый». Вообще-то у этой вороны объективно клюв мягкий, и вся она плюшевая.

Маха до невозможности деловая. Позовет меня или бабулю, что-нибудь ей нужно. Как только даем требуемое, она тут же: «ну теперь иди, займись своими делами». «Иди на кухню, бабуля». «Мама, ты пока иди оденься, отдохни, а мы тут поиграем». Особенно папа умиляется, когда Маха говорит ему: «папа, иди за свой комп». Так бы и слушал!

Таня, когда мы растаскиваем их после очередной потасовки: «а мы друг на друга не сердимся». И правда, не сердятся, но верещат так, что уши закладывает. Зачем тогда, казалось бы.

Маха носит очки с каждым днем все увереннее, и уже украсила стекла парочкой царапин. Талантливый ребенок. Следующие очки закажу с пуленепробиваемыми линзами и противоударной оправой. На мои вопросы, как ей в них, хорошо ли видно и удобно ли, отвечает всегда: «удобно, хорошо видно, нравятся». Но тут для разнообразия выдала: «глазное дно болит!» – и такую хитрющую морду сделала. Ну а что, небанально – болит не глаз, а глазное дно. Я даже не стала пытаться себе это представить.

Таня на прогулках кошмарит всех птиц, особенно голубей, потому что они пренебрегают социальной дистанцией. Носится за ними с воплями: «я охочусь на голубей! Надо поймать голубя, помыть его и съесть». Серьезно опасаюсь, что как-нибудь она правда так и сделает. Радует, что она хотя бы помыть его планирует.

Распускаю Махе волосы, она закутывается в них: «ура! я сделаю платок». Еще немного, и получится Мария Магдалина. Или это мне уже везде картины мерещатся.

Папа тут читал детям «Зога и перелетных врачей», иду мимо, слышу: «сидит принцесса взаперти, и ей разрешено букеты делать, вышивать или глазеть в окно». Что-то опять остроактуальное. Но он приучил Маху заниматься под стихи, и я теперь тоже ей читаю все, что помню. Особенно заходит Гумилев. Даже Таня не убегает теперь, а остается с нами и просит: «давай про пантеру теперь! А потом рабочего. А потом прохожего». «Прохожий» это уже Цветаева. Только «пять быков» Тане категорически не нравятся, а Маха их любит.

Таня с ровного места: «аааааа! мы рожаем детеныша». И очень было похоже на то, заверещала она совершенно аутентично.

Маха лезет по лестнице на крыльцо – сама, это ее новая суперспособность, и она не упускает случая потренироваться. Но: «трудненько!» Еще бы. Но она молодец. Правда потом голодная как зверь: «нам 4 года, и поэтому нам надо по 4 котлеты!» Таня ей радостно поддакивает. Папа мимо шел, сказал: «а мне 34!» Но тут пришла бабуля – и, короче, столько котлет у меня нет. Но только зря они, Маха и одну-то в два приема ест, а Таня вообще половину Махе отдает.

Маха вечером: «я очень хочу лежать. У меня болят коленки, я устала бежать» – и с этими словами полезла на Танину кроватку прямо в туторах, ни дать ни взять человек-паук. Мне кажется, или устала и коленки болят, или такая акробатика, но Маху не поймешь.

Собираемся в лес. Маха: «а вдруг в лесу дикие звери?» Таня добавляет: «страшные дикие звери». Убедила их, что страшнее и диче нас там никого не будет. Смотрели недоверчиво.

Таня идет со мной по лесу: «лес горит!» Это она, оказывается, солнце имела в виду. Правда, солнечно было. Зато в тени: «какая темная гуща… пуща… чаща!»

Маха играет в хомяка: «у него потроха мягкие». Маха знает это не понаслышке, потому что самолично разобрала его однажды на запчасти. Не думала, что смогу его реанимировать.

Таня: «он был послушный, но хулиганил». Это Танино самоопределение, не иначе. Она постоянно хулиганит, но при этом повторяет: «я послушная девочка, я слушаюсь». Так и живем.

Маха в лесу добыла сосновую веточку, и когда на обратном пути по машине распространился сильный запах смолы и хвои, стало ясно, что она ее жует и уже практически всю съела. Потом, за обедом, я помогала Махе съесть котлету и слегка уколола ее вилкой – детской вилкой с закругленными зубцами – Маха при этом завопила так, как будто не она только что радостно лопала длинные сосновые иголки.

Вернули на место спортивный комплекс. Дети его не помнят, он был убран три года назад – хотя Маха и тогда уже обгрызала его. Таню от него не оторвать: «я играю в важные инструменты чужие». Говорю ей: «они не чужие, а наши». Ну, тут тормоза отказали совсем. Таня раскачала веревочную лестницу и кричит ей: «не качайся, штука! Не качайся. Просто подожди». Штука ведет себя предсказуемо – как Таня. Словами ее точно не остановишь.

Маха внезапно с озабоченным видом: «мама, а у меня сердце работает?» На мое уверение, что да, говорит: «а почему я не слышу?» В те редкие минуты, когда Маха сидит без ботинок и туторов, она берет свою ногу и очень внимательно разглядывает подошву. На мой вопрос, что она там ищет и вообще в чем дело, отвечает: «смотрю, как свод стопы формируется». Самоанализ – это махина сильная сторона.