Владимир Хомичук - Муха

– Пойдем, батянька, а то опоздаю, – проканючил я. Потом помолчал и добавил: – Мы тебя ждать будем. И мама, и я, и Славик тоже. Может, когда брат из армии вернется, ты уже дома будешь. Досрочно.

Отец не ответил, спрятал взгляд и молча взял меня за руку. Так мы и дошли до самой школы.

Через год вся эта сквернятина вокруг отца Олега как-то подутухла, а потом и вовсе сошла на нет. Моему избраннику помог Анатолий Фомич. Нет, я не оговорилась. Это директор нашей школы Анатолий Фомич Трифонюк. По странному стечению обстоятельств покровитель и некоторым образом… хм… дипломатический наставник Олега оказался тезкой его гада-отца. Знак судьбы, наверное. Как бы там ни было, но именно директор школы почему-то проникся особым уважением к Олегу и поддержал бедняжку в этой гнусной ситуации. Он не только не допустил отчисления Олежки из школы, но и принялся всячески продвигать его по общественной линии. Именно с его подачи кандидатура моего потенциального жениха была выдвинута на избрание секретарем комитета комсомола школы.

И Олег им стал, в десятом классе, когда я уже закончила школу. Поехала я, значит, в Москву поступать в МГУ на филологический факультет, но не прошла по конкурсу: уж очень он большой был, человек сто с лишним на место. Да и иностранный язык меня подвел: экзамен по испанскому еле-еле на тройку сдала. А это финиш, как говорится. Ну не способная я к иностранным языкам, дери их леший! Не то что Олег – он в этом деле чуть ли не гений. Так все преподаватели испанского говорят, одаренным его называют, он ведь еще и английский выучил по какой-то самостоятельной методике. Анатолий Фомич, кстати, тоже так считает и советует Олежке поступать в Минский лингвистический университет, который сам же и заканчивал. Наверное, поэтому он так к моему избраннику и благоволит.

Я теперь в школе пионервожатой работаю, специально устроилась, чтобы поближе к любимому быть. А то ведь уведут… Вот и Машка мне вчера говорит:

– Дура ты, Алина. Хоть и старшая, а ничегошеньки не понимаешь. Потеряешь ты Олега, если вовремя не привяжешь.

– То есть как это привязать? Он конь, что ли?..

Я прикинулась удивленной и не смогла подобрать правильные слова.

– Пока еще жеребенок, потом жеребцом станет. И – понесется за кобылками! Ты вообще-то замечала, как на него зыркают?

– Что ты такое говоришь? Мы любим друг друга!

– А я и не сомневаюсь. Но предусмотрительность не помешает.

– О чем ты?

– Ой, да не строй ты из себя глупышку! Сама знаешь, о чем.

– Что я знаю?

– Залететь тебе надо. Не обязательно по-настоящему. Просто заявить ему, что беременна. И посмотреть, как он отреагирует. Потом сделать аборт. Якобы. Типа «пострадать» некоторое время. Промотать этот трогательный фильм еще несколько раз и в конце концов объявить страшную новость о заключении врачей.

– Каком заключении?

– О том, что если еще один аборт, то детей у тебя не будет…

– И?

– И он на тебе женится. Обязательно женится, вот увидишь! Он же у нас такой хороший, честный. А то и пригрозить можно.

Да, в любви Олег мне все-таки признался. Разыграно это было мастерски, должна вам сказать без ложной скромности. Сначала я к нему подошла на переменке и попросила помочь с испанским языком. Почти заплакала даже, благо притворяться особенно и не надо было. Рассказала о неудаче в Москве, забросила удочку, в качестве приманки употребила весь запас своего красноречия, расхваливая его неординарные лингвистические способности. И он попался. Мужчины все тщеславны, Олежка не исключение, короче, красавчик «поплыл», и мы стали встречаться. Сначала чтобы заниматься испанским языком, а позднее пришло и все прочее, чего я добивалась. Целовались уже даже, везде. Прижалась я к нему как-то у себя в пионерской и погладила между ног. Понеслось! Как раз когда я присела и расстегнула ему брюки, в дверь постучали. Потом раздался визгливый голос Раисы Баталбиевны:

– Алина, открывай! Я знаю, что ты там и не одна. Отопри дверь немедленно, я сказала!

Мы с Олегом обомлели. И онемели заодно. Он посмотрел на меня, поднес указательный палец к губам, я кивнула и ничего не ответила: рот ведь занят был. Тогда он осторожно так отодвинулся, подобрался на цыпочках к окну, медленно приоткрыл его и выпрыгнул во двор.

Через день после этого случая «жеребенок» наплел мне всякой всячины о глубокой любви навсегда. Я, естественно, ответила, что тоже его очень люблю и что он мой единственный и неповторимый. Это было несложно, но вот то, что предлагает Машка… не знаю даже.

Хотя…

Пригласил меня он однажды к себе домой. С родителями познакомить. Я испугалась сначала: отец-то Олега уже вернулся, «откинулся зэчара», как мне папа с мамой сказали. Но собралась с духом и согласилась. В конце концов, не за того же я планировала замуж выйти. Пришли мы с ним вместе, он меня представил как «свою девушку, с которой дружит». Родители понимающе кивнули, мать была приветлива и даже очень обходительна со мной, чего не скажешь об отце. Этот скотина (даже и слова другого не подберу) уставился на меня пристально, раздел взглядом, измерил с головы до ног, хмыкнул и обронил:

– Ну что ж, «подружка», милости просим, как говорится.

В общем, натерпелась я. Все ждала, когда же эти смотрины закончатся наконец. Но виду не подавала, улыбалась и старалась быть очень вежливой, даже про литературу современную кое-что брякнула, чтобы знали, с кем дело имеют. Примерно через час расспросов-допросов, чаепития да просмотра семейных фотографий с будущей свекровью я засобиралась домой, была четырежды приглашена заходить еще как-нибудь, не стесняться и не забывать, ответила, что очень, ну просто не знаю, до какой степени, была рада с ними познакомиться, взяла Олега за руку и настойчиво попросила проводить меня.

Шли мы по проселочной дороге и молчали. Олег явно стыдился своих родителей, а я не хотела ничего говорить в отместку за визуальный обстрел со стороны его папаши. И тут меня вдруг осенило. Другого лучшего случая и не представится! Вот я ему и говорю так томно и участливо:

– Олежек, милый, не переживай ты так, ведь все же хорошо: мне твоя мама очень понравилась, такая милая женщина! А отец, он просто строгий у тебя, видно, что нелегко человеку в жизни пришлось. Но вот увидишь, со временем и он подобреет ко мне. Давай лучше заберемся подальше в это пшеничное поле, чтобы нас никто не увидел, и спокойно обо всем поговорим, хороший мой.

Он весь преобразился сразу от моих слов, заулыбался и сжал мою руку в порыве благодарной нежности. Мы забрались в поле, много еще говорили о его доме и семье, строили планы на совместное будущее, делали друг другу комплименты, признавались в любви. Потом долго целовались, и ЭТО наконец произошло.