Мария Сорокина - Лев Тугарин: Безнадёжный

Я знаю, что характер и настойчивость не помогут выздороветь, но помогут провести оставшееся время не так погано, как могло бы быть.

Я знаю, что характер и настойчивость не могут изменить физические параметры организма, но они могут изменить мой настрой, вселить уверенность – и в меня самого, и во врачей, и в родителей. Мой характер и моя настойчивость должны играть на моей стороне, и должны оказать влияние, должны помочь победить.

Чтобы отвлечься от вынужденного заточения в палате, я много размышляю, много мечтаю и много пишу.

Мне всё равно больше нечем заняться здесь, в больнице. Особенно в конце дня, когда ушла навестившая меня мама, когда я уже закончил все необходимые упражнения, и так утомился, что страшная слабость во всём теле едва позволяет удержать в руке смартфон.

…Некоторые наивные люди рассказывают полусказочные истории, как после пересадки сердца или другого органа пациент вдруг полностью менял свой характер, привычки и мнения, и с каждым днём становился всё более похожим на человека, который тот орган пожертвовал.

Глупости, конечно. Личность человека не содержится в кусочке из мышц. Я скептик, рационалист, и с подростковым максимализмом отвергаю все эти теории, даже желаю на собственном опыте доказать, что они ничего не стоят. Тот человек, которым я являюсь, содержится исключительно в моём мозгу, в хитросплетении нейронов. На формирование моей личности влияли и врождённые факторы, и воспитание, полученное от родителей, и среда, в которой я рос. И конечно, более всего на меня повлиял жизненный опыт, и постоянные неприятности со здоровьем.

И да, моя теория подтверждается – после пересадки я не чувствую себя другим человеком. Не чувствую себя Аланом Корсаковым, тёртым походником, открытым человеком, экстравертом, с активной жизненной позицией и склонностью к поиску приключений на свою голову… Я по-прежнему тот самый Лев Тугарин, интроверт, замкнутый и замороченный парень, пусть и с достаточно сильным характером. Я не приобрёл чужие черты, не чувствую в себе чужих желаний.

Я определённо остаюсь самим собой.

Но я часто думаю об Алане, анализирую его характер, спрашиваю себя, что такого он нашёл в этих походах, в частности, в опасном и малоприятном скалолазании.

В моём характере всегда наблюдалась склонность к неожиданным выходкам. Мне всегда хотелось испытать чувство с резким притоком адреналина, вроде прыжка с парашютом, поездки на американских горках, или чего-нибудь в этом духе. Я всегда знал, что люблю приключения, люблю интересную и насыщенную жизнь, люблю разнообразие, люблю получать опыт. Но с моим слабым сердцем все эти качества просто не могли проявить себя, не могли толкнуть меня на необдуманную и опасную попытку эксперимента.

Теперь же, когда единственный сдерживающий фактор исчез, и у меня появилось новое сердце (молодое и сильное), все эти качества восстали внутри меня, ломанулись на передний ряд сознания, загородили собой обзор, и настоятельно обращают на себя внимание.

Я думаю об увлечении Алана – походах.

Думаю, и понемногу меняю своё мнение о них. Теперь они не кажутся мне бессмысленным и опасным развлечением…

Думаю, и всё сильнее хочу попробовать это лично. И узнать, так сказать, на собственном опыте, из первых уст.

Думаю, – и начинаю понемногу вступать в специализированные «походные» группы во всех доступных мне социальных сетях.

Думаю, – и всё больше мечтаю выбраться на улицу и попробовать переночевать в палатке, сначала недалеко от дома, а потом и повыше в горах, – благо, город Сочи к этому активно располагает.

Но только вот мой характер не хочет соглашаться на малости, не хочет останавливаться на полутонах.

«Если уж и устраивать себе приключения – то по полной программе», – убеждает меня сердце, и разум ( мой разум, не какой-то ещё, я уверен) с этим доводом активно соглашается.

И да, я всерьёз замахиваюсь на Эльбрус. Решаю, так сказать, не мелочиться.

Прямо так – без прокачанных за многие годы способностей, которые были у Алана. Прямо так – с пересаженным сердцем и знатно подсаженным здоровьем. Прямо так, как есть.

Сам того не ожидая, я понемногу, но очень ярко загораюсь этой идеей.

Мне хотелось бы поделиться ею хоть с одним живым человеком, но я знаю, что кто угодно просто покрутит пальцем у виска: «Какие тебе походы, Лев? Тем более, какой Эльбрус? Тебе бы выжить». Но мне нравится, и всегда нравилось планировать наперёд. Как будто чёткие планы на будущее способны отодвинуть от меня саму смерть. Будто она, наткнувшись на них, вдруг отпрянет, передёрнется, махнёт костлявой рукой…

Мне нравится планировать на будущее. Потому что эти планы обещают мне приключения. Обещают мне жизнь.

Итак, я никому не говорю о своей идее. Пишу о ней в дневнике на смартфоне, вешаю пароль и на дневник, и на смартфон – для двойной безопасности. И делю этот секрет с одним только собой.

Мне продолжают сниться «горные» сны. Почти всегда в них фигурирует Эльбрус, величественный и прекрасный, одухотворённый и невероятный. Он возвышается над остальными горами и хребтами Кавказа, его слипшиеся замерзшие ресницы слегка подрагивают в его вечном сне.

Его соседка, двурогая Ушба, никогда не спит, знай себе прядёт ткань из облачной пряжи, и временами любуется на него.

Эльбрус. Спящий много веков вулкан. Красивый, опасный, невероятный.

Чем больше я читаю по него в сети, чем больше думаю о том, что именно там закончилось последнее приключение Алана Корсакова, тем сильнее желаю попасть туда лично.

И да, да , я всерьёз замахиваюсь на Эльбрус. Решаю, так сказать, не мелочиться.

Почему именно Эльбрус? Почему не Эверест, являющийся самой высокой точкой планеты?

Задавая себе этот вопрос, я слышу объяснения, идущие как бы извне, из самой глубины сердца.

Эверест слишком популяризирован, и давно потерял всякую загадочность и особенность. Туда каждый день заходит целая толпа людей. Перед вершиной они выстраиваются в очередь, словно перед популярной маршруткой. Проводники-шерпы тащат для туристов рюкзаки, кислородные баллоны, помогают им буквально на каждом шагу, подбадривают, контролируют. Им самим остаётся только переставлять ноги. Весь Эверест стал просто коммерческим проектом. Я знаю, что человек, отказавшийся платить проводникам крупную сумму и попробовавший войти на вершину с другой, непопулярной, стороны, был сурово наказан за это «безрассудство», и попал на крупный денежный штраф. Хорошо, хоть в тюрьму не посадили.

А с «правильной» стороны восхождение превратилось в конвейер.

Людям не дают и пары минут, чтобы насладиться своей победой и обозреть окрестности.

Покорение вершины перестало быть личным достижением воли и духа. Но Эверест продолжает манить к себе искателей приключений, и, несмотря ни на что, восхождение на него является очень сложной задачей. Гора остаётся живой, своенравной, упрямой. Она требует определённого склада характера, желания, решительности…