Светлана Островская - Эмигранты. Документальная повесть

В Одессе моя пища состояла из чая и хлеба, а жил я в грязных окраинных ночлежках вместе с сотнями других обитателей: алкоголиков, безработных, воров, проституток. Однако я воспринимал это горькое существование как жертву во имя искусства, именно такой представлялась мне жизнь всякого художника, осененного свыше. Бывали и такие моменты, когда мне хотелось пасть на колени и благодарить Бога за его милость ко мне. Ведь теперь я был признанным талантом, которого уважают коллеги и которому завидуют. Все хотели познакомиться со мной, я гордился этим. Теперь я уже не стыдился своей бедности, к этому времени я уже был посвящен в социализм. Более того, я совсем сбросил обувь и ходил по городу босиком, с распахнутой грудью, длинными волосами и в шляпе с полями шириной в собственный рост. Да, я был осенен свыше, и об этом следовало знать всему городу. Продолжительное голодание сделало из меня робкого, погруженного в себя и чувствительного человека. Несправедливость на Земле, прискорбная судьба проститутки, ожесточение против богатых – вот что составляло содержание стихов и романов, сочинению которых я периодически страстно предавался, а также эскизов моих будущих картин. Я зарабатывал свои гроши ретушированием заказных портретов по фотографиям и целыми днями бывал без куска хлеба. В таком настроении я бродил по парку у моря, где ежедневно давали скрипичные концерты. Я или сочинял, или позволял пролиться слезе о моей нужде, мечтая о совсем другом будущем, в котором я никогда не сомневался. Это будет прекрасная жизнь, большое искусство, огромные выставки, мое имя во всех большое искусство, огромные выставки, мое имя во всех газетах, оно передается из уст в уста, заграница, прекрасные женщины… – так вспоминал он свою юность.

В свои 16 лет он отправился в Мюнхен продолжать учебу, следуя за своей мечтой. Он всеми силами пытался ее осуществить, и осуществил… но вмешалась судьбоносная История и все изменила.

В детстве Рахель росла сиротой, воспитывалась у бабушки в строгости на правах бедной родственницы. В свои 16 лет она стала красавицей и настало время показывать ее женихам. Его Величество Случай не замедлил представиться. Родственники взяли ее с собой на одну из многочисленных семейных свадеб. На этой свадьбе ее заметил Семен Кабалкин, сын богатого еврейского купца из Риги.

Злата Захаровна Кабалкина, жена романа Моисеевича Кабалкина, искала невест для двух своих сыновей, Семена и Якова. Оба они уже выучились на инженеров в Тарту, и отец возлагал на них большие надежды. За Якова она была спокойна. Он, хоть и младше Семена, но серьезный, ответственный юноша. Семен вызывал у нее беспокойство «диковатым» характером. Заметив, как он пялится на скромную девушку в толпе, она даже обрадовалась.

– Что, понравилась?

– Хорошенькая…, а кто это?

– Хеля Генина, дочка погорельцев. Твоя cousin, между прочим. Живет у бабушки, бедняжка. Приглядись к ней.. семья хорошая и девушка славная. Пора тебе остепениться…

– А пригласи – ка ее к нам погостить…

На том и порешили.

Роман Моисеевич (Рувим или Reuven Мовшевич) Кабалкин, родом из Полоцка, жил в Риге с женой Златой (Елизаветой) Захарьевной, родом из Новгорода и 9-ю детьми. Дети: Рафаел, Фанни и Женя родились в Полоцке. Семен, Яков (Шабша), Самуэль, Захар, Юлия и Ольга родились в Смоленске. Все дети получили образование. Сыновья получили высшее инженерное образование, дочери – среднее школьное. Домашним языком был русский. На идиш говорил только Рувим Моисеевич. Кроме семьи в доме проживали горничная Вишневская Софья Николаевна, католичка, и гувернантка Анна-Шарлота, лютеранка.

Просторный деревянный дом в квартале «Maskachka» города Рига был полон гостей. Злата Захарьевна поощряла отношения Хели с Семеном, с которым она была помолвлена. Яков Кабалкин тоже обзавелся невестой.

Роман Моисеевич в доме появлялся не часто. Крупный предприниматель, торговец зерном, экспортер, купец 2 гильдии, он разъезжал по городам и весям, часто бывал в Петербурге и Лондоне. Предприимчивый человек, мыслящий масштабно, он осозновал зарождение финансового капитализма в мире и искал в нем свое место. Семья всегда имела для него первостепенное значение. Детям он часто повторял слова Меира Ротшильда: «Есть только два народа, о которых тебе следует знать, – первый – это семья, а второй – все остальное».

Времена были смутные. Впрочем, когда они были легкими для евреев? В Империи полыхали погромы, пахло революцией. Зарубежные газеты писали об ужасах и зверствах:

« Страшная, кровавая волна поднялась надъ Россіей. Горятъ помѣщичьи усадьбы, пылаютъ убогія избенки, подожженныя храбрыми командирами „карательныхъ“ бандъ палачей, свистятъ розги надъ тѣми, кому „изъ человѣколюбія“ даруютъ жизнь мундирные убійцы, но движеніе, которое пытаются подавить всѣми доступными обезумѣвшему человѣку мерами насилія, не прекращается» [9]

Чувствуя веяния времени, опасаясь за детей, Роман Моисеевич снял у хедива имение в Египте и перевез туда всю свою семью, включая невест своих сыновей. Семен и Рахиль поженились два года спустя. Их первая дочь Людмила Кабалкина, родилась в Каире в 1907 году.

В начале ХХ века Египет окончательно вышел из-под влияния Османской империи и превратился в британский протекторат, началось его быстрое экономическое развитие. Путешественникам начала ХХ века, легко было почувствовать, что весь мир быстро меняется. Расстояния стремительно уменьшались, далёкие страны оказывались намного более доступными. Достаточно было купить билет на пароход в Лондоне или Марселе и вот вы уже в Африке.

Особая атмосфера Каира привлекала многих. Здесь можно было встретить множество предпринимателей и авантюристов из самых разных стран, мечтавших разбогатеть на египетском буме. Они инвестировали капиталы в хлопок, железные дороги, банки, сахар и даже в туризм. [4]

Одной из главных причин быстрого развития Египта был дефицит хлопка. На хлопок был большой спрос, и Египет быстро превратили в огромную хлопковую плантацию. Вот этим и занялся Роман Моисеевич Кабалкин.

К началу ХХ века центр Каира имел вполне европейский вид с банками, отелями, дорогими магазинами, телефонными и телеграфными компаниями, садами и широкими бульварами, напоминающими Париж. Вот в таком Каире и оказалась Хеля Генина, девочка, спасенная из горящего дома.

Трудно представить себе, чтобы мальчика в провинциальной еврейской семье назвали Робертом, но так он себя назвал и так мы его запомним. Начало века он встретил в Европе, переезжая попеременно из Парижа в Мюнхен и обратно. Жил коммуной с друзьями по Одессому училищу. Освоил новую для себя технику гравирования сухой иглой, но мечтал о живописи. Он уже достаточно поездил по Европе, учился то там то тут, знаком с немецкой и французской эмигрантской нищенской богемой. В Сорбонне он взял курс социалистических наук и считал себя социалистом.