Елизавета Эбнер - Южный Тироль. Другая Италия

Памятник Победы в Больцано (Бозене) – точка отсчёта в жизни Южного Тироля. У этого монумента странная судьба. С удивительным согласием между собой его защищали от сноса и разрушения итальянские приверженцы национализма и миролюбиво настроенные сторонники левых взглядов среди немецкоговорящих жителей. С не меньшим согласием его хотели стереть с лица земли националистически настроенные представители немецкоговорящего сообщества и итальянцы, выступавшие против фашизма. Парадоксально, но время от времени памятник Победы всё-таки объединял людей, считавших, что они находятся по разные стороны друг от друга.

Скромную приписку совсем мелким шрифтом «уже площадь Мира» на табличке с указанием большими буквами названия площади Победы южнотирольцы тогда почти незаметно поместили в скобки. Устанавливать мир – не так просто, как того бы хотелось, но шаг за шагом, настойчиво, вежливо и очень разумно его всё-таки можно добиться. Сказать, написать, гордо произнести «Уже мир», поставив после этого точку, а не вечный внутренний знак вопроса.

Когда немецкая писатель, философ и общественный деятель еврейского происхождения Ханна Арендт опубликовала свою книгу «Банальность зла: Эйхман в Иерусалиме», большинство израильских друзей порвали с ней отношения, не оценив её взгляд на события прошлого. Это смелое произведение Арендт ругали, а саму писательницу в Израиле бойкотировали более 30 лет. В основе сюжета «Банальности зла» лежал Иерусалимский судебный процесс 1961 года над Адольфом Эйхманом – бывшим подполковником СС, заведовавшим отделом гестапо IV-B-4, в том числе отвечавшим за «окончательное решение еврейского вопроса», под которым подразумевалось массовое уничтожение еврейского населения Европы. Арендт присутствовала на суде в качестве корреспондента журнала The New York Times . В книге, написанной по итогам процесса, писатель проанализировала происходившие события, дала им стороннюю оценку.

Судя по книге Арендт, Адольф Эйхман был «деклассированным отпрыском солидной буржуазной семьи», человеком нормальным, не имевшим психических расстройств, на удивление не отличавшимся фанатичными антисемитскими взглядами или приверженностью какой-либо доктрине. Психиатры и священник, общавшиеся с Эйхманом, единодушно признавали его абсолютно адекватным и, более того, даже человеком «с весьма положительными взглядами». Ханна Арендт, описывая Эйхмана, отмечала удивительные «противоречия между ужасом его деяний и несомненной серостью того, кто их совершил».

Сам Эйхман во время полицейского допроса характеризовал себя как «идеалиста», подразумевая под этим степень своей готовности подчиняться приказам, жертвовать ради идеи всем и всеми. Он не признавал личного участия в систематическом уничтожении евреев, повторяя, что единственное, в чём его можно было бы обвинить, это в «пособничестве и подстрекательстве» к их уничтожению. Свои действия Эйхман объяснял исполнением долга, подчинением не только приказам, но и закону. Защитник подсудимого доктор Сервациус вторил своему клиенту, говоря о его невиновности на том основании, что тот не совершал ничего противозаконного просто потому, что его долгом было подчиняться принятым на тот момент в государстве законам, а также приказам Гитлера, приравнивавшимся к ним в Третьем рейхе.

Однажды в процессе полицейского расследования Адольф Эйхман с большой горячностью заявил, что «всю свою жизнь следовал моральным представлениям Канта и в особенности кантианскому определению долга». Он сказал: «Под этими словами о Канте я имел в виду, что моральные нормы моей воли всегда должны совпадать с моральными нормами общих законов», добавив, что читал его «Критику практического ума». Затем Эйхман, судя по записям Арендт, «пустился в объяснения, что с того момента, как его обязали выполнять „окончательное решение“, он перестал жить в соответствии с кантианскими принципами, что он осознавал это, но утешал себя мыслью о том, что он больше не был „хозяином своих собственных поступков“, что не в его воле было „что-либо изменить“». В связи с этим высказыванием Эйхмана Арендт в «Банальности зла» упомянула формулировку «категорического императива Третьего рейха», данную Гансом Франком, которую Адольф Эйхман вполне мог знать: «Поступай так, чтобы фюрер, узнав о твоих поступках, мог тебя за них похвалить».

Кант был бы крайне удивлён, если бы узнал о подобной трактовке своей философии. Для него, напротив, каждый человек, начиная действовать, использовал свой «практический разум» и становился законодателем. Человек устанавливал для себя моральные нормы, которые могли и даже должны были стать нормами закона. В искажённой Эйхманом кантианской философии оставалось только то, что человек обязан не только подчиняться закону, но должен пойти дальше и идентифицировать свою волю со стоящей за законом моральной нормой – источником самого закона. Ханна Арендт отмечала, что «в философии Канта источником был практический разум, а в расхожем употреблении Эйхмана им была воля фюрера».

В интервью Иоахиму Фесту, которое Арендт давала на радио 9 ноября 1964 года, она произнесла быстро ставшую знаменитой фразу: «По Канту, никто не имеет права подчиняться». Те, кто, совершая преступления против человечности, оправдывали себя подчинением приказам, на подобное оправдание права не имели. Арендт настаивала на этической обязанности индивидуума отказываться от несправедливых приказов и осознавать значимость своих поступков. Адольф Эйхман объяснял свои страшные действия, ссылаясь на полностью искажённый им по смыслу категорический императив Канта, тогда как на самом деле смысл понятия кантианского учения о морали был совершенно иным. Ханне Арендт удалось передать его максимально доступно и ёмко: «Никто не имеет права подчиняться».

Эту фразу Арендт в столице Южного Тироля Больцано (Бозене) можно увидеть дважды: в музее под триумфальной аркой монумента Победы и на фасаде бывшей штаб-квартиры фашистской партии. Во втором случае эта фраза, выложенная светящимися в вечернее время буквами, перекрывает барельеф площадью 198 квадратных метров, который на сегодняшний день является самой большой работой, посвящённой дуче Бенито Муссолини и фашистской эпохе, до сих пор находящейся в общественном пространстве.

Барельеф был выполнен уроженцем Южного Тироля – скульптором Хансом Пиффрадером в 1939—1942 годы для украшения здания Palazzo degli uffici finanziari , которое раньше называлось Casa Littoria и было штаб-квартирой фашистской организации в Больцано (Бозене). Архитекторами экс-штаб-квартиры фашистской организации были Гвидо Пеллиццари, Франческо Росси и Луис Платтнер. Это здание было частью общего архитектурного проекта на площади Арнальдо Муссолини (брата Бенито Муссолини), которая сегодня называется площадью Трибунала. Площадь Арнальдо Муссолини должна была стать центральной частью плана «нового» Больцано, разработанного фашистским режимом в 1933—1934 годах. Напротив экс-штаб-квартиры фашистской организации было возведено здание суда по проекту архитекторов Паоло Росси де Паоли и Микеле Бузири Вичи. Оба здания формировали пространство площади. Изначально частью единого архитектурного ансамбля должна была стать ещё и 32-метровая башня Torre Littoria , но её проект так никогда и не был реализован.