Михаил Каплин - Воспоминания Фронтовика

В декабре 1941 года в бою за деревню Ильино гибнет наша первая батарея. Меня назначают командиром этой батареи. Получаю технику, формирую батарею.

6 декабря 1941 года началось наступление под Москвой. Мы на правом фланге тоже начали, но далеко не продвинулись.

Один батальон вел бой за станцию Жиротино Калининской области. Мне было приказано срочно прибыть туда и помочь батальону. 45 – мм пушки очень хорошо справлялись с вражескими пулеметами, только бы увидеть. Один, два осколочных снаряда и пулемет можно считать бывшим. Подъезжаю к населенному пункту, куда мне приказано, дорога расчищена для прохода одной машины. Остановился, смотрю, на снегу лежит убитый солдат – наш, в бороде большая рана, глаза у мертвеца открытые. На меня это нехорошо подействовало. Едем дальше, догоняем солдата, который без седла едет на лошади верхом. Мой шофер начал сигналить и ругаться. Я ему говорю: «Чего же ты сигналишь, видишь, ему свернуть некуда, снега справа и слева набросано больше метра?». Остановились, отъехал наш солдатик метров на 15, лошадь наступила на противотанковую мину, и она взорвалась. Лошадь и солдат разлетелись. Я шоферу говорю: «Если бы он нам уступил дорогу, вот бы что с нами было». Я пошел пешком. Нашел штаб батальона, там меня ждал офицер, вроде начальника штаба батальона, но он почему-то назывался «старший адъютант», как мне помниться. Я спрашиваю:

– Как увидеть командира батальона, чтобы получить задачу.

Он мне говорит:

– Командир на передке.

Говорю:

– Пойдем к нему.

Шли дорогой, потом саперы предупредили, что там всё заминировано. Свернули, пошли по снегу между кустами. Он шел вперед, а я за ним по его следам. Противопехотные мины были поставлены в снегу, взрыватель тонкой проволокой был прикреплён к кусту. Впередиидущий валенком потянул проволоку, и мина взорвалась сантиметров двадцать перед моими валенками, немного попортила мне ватные брюки и полу шубы. У меня мелькнула мысль, что я убит как тот солдат, которого я раньше видел. При взрыве я отлетел назад и упал. Чувствую, что я живой, вскакиваю и в сторону. Мне кричат: «Стой! На другую напорешься», – а я кидаюсь на противоположную сторону. К командиру батальона я не попал, пошли искать фельдшера. Я говорю своему заму ст. лейтенанту Бойко: «Командуй, я не могу». Бойко до призыва был начальником райотдела милиции одного из районов Алтайского края. Бойко говорит:

– Вас надо в медсанбат

– Стыдно с такими ранами туда ехать.

Фельдшер начал мне пробкой от бутылочки с йодом прижигать ранки, их было 74, они неглубокие, примерно по миллиметру. Были ранки на веках глаз, но глаза не были задеты, значит, я при взрыве успел их закрыть. Когда фельдшер прижег все ранки, я посмотрел в зеркальце и говорю, что теперь похож на леопарда. Физиономия немного опухла, глаза не открывались, надо было помогать пальцами. Так было двое суток, на третьи сутки проснулся: глаза открываются, ранки присохли, опухоль спала. Начальство засчитало мне легкое ранение. Это было 26 декабря 1941 года.

Двигаемся вперед ко Ржеву. В селе Борисово на дороге Старицы – Ржев мне было приказано занять огневые позиции и прикрыть эту дорогу.

Всего в Борисово осталось около десятка домов, остальные немцы сожгли. Мы заняли целый довольно большой дом. В занятый батареей дом приходили погреться и покушать орудийные расчеты. Три человека дежурят у пушек, трое греются. Вскоре пришлось пустить в дом квартирантов – штаб саперного батальона, (командир – капитан, неудобно было отказать). У входа в дом стоял наш часовой. Когда надо было вызвать старшину – он бил прикладом по стене.

Был такой случай. Постучал по стене, старшина вышел. Потом подходит ко мне и просит выйти. Я вышел. Стоят мужчина-военный, деревенский паренек и три девушки. Военный говорит мне, что он работник разведотдела штаба соседней армии, кажется, 30 Армии, а эти люди – агентурные разведчики, на нашем участке им удобнее перейти линию фонта. Говорю ему: «Пожалуйста, заходите, в тесноте, но не в обиде». Оказывается, что им дают по 200 граммов водки, паек порядочный. Когда переходят линию фронта – у них еда другая. Водку они отдавали нам. Среди агентурщиц была одна рыженькая (как звать забыл), она за работу была награждена Орденом Ленина. Одна, кажется, Мария шла в разведку второй раз. Третья, я ее хорошо запомнил, Лиза из города Калинина, только что окончила 10 классов, и ее завербовали в разведку. Парнишка тоже шел впервые. Днем они уходили на передний край и в бинокль просматривали местность. Два дня ходили, не выбрали удобного прохода. Паек им приносили регулярно. На третий день их прибывания у нас, три Ю-88 сделали налет на оставшиеся дома. Перед налетом, Лиза подходит ко мне и говорит: «Товарищ ст. лейтенант, я вас концентратом покормлю», – и начала готовить. Печка потихоньку топилась, дым из трубы шел. Топили её и днем. Дом против нас был занят обозниками, во дворе были лошади и сани. Во время налета около нашего дома разорвались две бомбы, в дом не попали. В середину дома, что стоял против нас, попала большая бомба, отверстие в потолке и в полу было больше полуметра, но бомба не разорвалась, а ушла в подполе в землю. Люди сначала остолбенели, а потом в окна и в дверь начали выскакивать из дома, благо, почти все окна были заткнуты соломой. Потом юнкеры снизились и начали обстреливать дома из пулеметов. В наш дом попало несколько пуль, одна из них попала в девушку Лизу, которая сидела рядом со мной. Она упала головой вперед, я ее схватил за одежду, и, шутя, говорю: «Разве так можно пугаться, ты же разведчица». Приподнимаю ее, а у нее рот открыт, она мертвая. У саперов был фельдшер, он разрезал ее одежду, из одной груди несильно течет кровь. Он говорит: «Мертва». Разведчики за водку, которую им приносили, наняли одного старика, он сделал гроб. Мои ребята выкопали ей на сельском кладбище могилу и похоронили Лизу. Красивая была девушка.

Офицер который к ним приходил, два дня с ними занимался. В одну из ночей они втроем перешли линию фронта. Я просил Марию, когда будете возвращаться чтобы зашли, мы на верное долго будем здесь стоять.

Больше печки днем не топили. Бомба, которая попала в дом, где были обозники, наверное, и сейчас там торчит. Обозники после заделали дыры и опять там поселились.

Вскоре мою батарею перебросили на другой участок. Показали по карте, где занять огневые позиции. Оставив батарею, я на одном Т-20 поехал чтобы выбирать ОП. Как помню, мне пришлось ехать через деревню Буконтово. Подъезжаю, смотрю, вся дорога в деревне завалена замерзшими трупами немцев. Я вылез из трактора и хотел некоторые трупы оттащить с дороги. Водитель трактора выглянул и говорит: «Садитесь, товарищ ст. лейтенант, а то мы до вечера не доедем». Я сел, и он поехал по замерзшим телам, где возможно объезжая их. С окраины я посмотрел на поле, самый дальний немец отбежал по снегу на запад не более 400 метров и раком торчит в снегу. Конечно, всех заинтересовало, чья это такая «чистая работа». И вот что я узнал. Наступая на Буконтово, подходы к нему были открыты, понесли потери. Хотели ввести в бой батальон второго эшелона. Командир батальона говорит старшему начальнику: «Мы только понесем большие потери. Разрешите мне ночью взять эту деревушку». Тот согласился. Командир батальона знал, что немцы завшивели и на ночь наносят в хаты соломы и сена, сильно топят печи, раздеваются догола и голыми спят (об этом говорили жители освобожденных населенных пунктов).