Татьяна Раутиан - Рассказы бабушки Тани. Книга вторая

И еще: очередь – это ведь порядок. Зачем разгонять? И у нас в голове милиция из нашего «защитника», как объясняла нам мама, превращалась в противника. Который разрушает порядок. Которого не победишь. Но перехитрить можно.

Ну ладно, это была финская война. Она уже кончилась. А теперь что делать?

Как только объявили войну, мы из деревни сразу вернулись в город. Затемнение. Всех детей до пятнадцати лет эвакуируют. Со своими «учреждениями» – с яслями, детсадами, школами, со своим классом.

Мама лежит и отдает указания, кому что делать. Надо собрать вещи. Выстирать, сделать метки и пришить их. Что брать? Иду в нашу школу. Там объявление: взять по две пары белья, немного одежды (платье, свитер, брюки и рубашку), осеннее пальто, шапку, ботинки, сандалии. Кружку и ложку, еды на дорогу на три дня. В объявлении написано, что к осени война кончится и мы вернемся, так что зимнего брать не надо. Почему так мало? Потому что самим нести, даже малышам.

В ушах звенят песни:

Раньше это была просто красивая песня. А теперь это про настоящую войну, про на самом деле.

Начали все уезжать. Я провожаю Володеньку, самого маленького, ему всего год и два месяца. Его отправляют с яслями. Московский вокзал, плацкартные вагоны. В одной руке у меня мешок с вещами, на другой – Володя. Воспитательница стоит у входа: «Ну что же вы? Давайте ребенка!»

Отдаю. Володенька заплакал, боится незнакомой тетеньки. Она стала его качать – он испугался, его никогда не качали. Она сильнее качает – он сильнее плачет…

Я пытаюсь объяснить ей, что не надо качать, он боится. Но тетенька не слышит меня, качает его автоматически. Она беспокойно смотрит вокруг, не разбежались бы старшие, трехлетние, не остались бы в вагоне мамаши… Пересчитывает прибывших. Кого еще нет? Когда отправление?

Поезд трогается и увозит нашего Володеньку.

Почему мама согласилась отправить его одного, такого маленького? Отдельно от всех! Почему не со мной – мне уже было пятнадцать лет! Почему я не сказала ей, что так лучше, что я справлюсь? Почему бабушка не уехала с папой? А тетя Таня осталась, потому что не могла бабушку оставить одну… Все эти вопросы задаешь себе уже теперь, через столько лет… А тогда некогда было думать. Делали что велено.

Мама твердо верила и нам внушала, что государство лучше знает, что делать. Если каждый тут будет самовольничать… Домашние наши дела всегда решала мама. Ничего не обсуждалось. Может быть, с папой и обсуждалось. Но не с нами! Мы ведь – дети! Своих мнений у нас никогда не предполагалось. Мама лучше знает, как надо. Мама умеет все. И мама думает, что правительство знает еще лучше, как надо.

Через пару дней и я уезжаю. Хотя эвакуируют до пятнадцати лет, а мне уже исполнилось пятнадцать, но меня почему-то тоже берут. Вероятно, на всякий непредвиденный случай. Потому что младшие братья и сестры будут где-то поблизости, и в случае чего – это же война! – я смогу взять их как взрослая под свою опеку.

Мама говорит: «Таня, ты уже большая, если меня не станет – позаботишься о детях». Мамы не станет? Этого не может быть. И что значит – «позаботишься»?

Сейчас я думаю: кто это решал – брать меня или не брать? Не знаю. И почему меня взяли? Действительно ли потому, что где-то рядом младшие? Но не школа же решала. Школа могла и не знать ничего про наших малышей – они же в детском саду. Может быть, папа обсуждал это в школе? И все равно я оказалась не вместе с малышами. И даже не вместе с Юрой-Сережей. А «близко» : 100—200 километров. Это так же «близко», как тысяча или две тысячи…

Это всё соображения потом. Через много лет. А тогда времени была неделя, нас восьмеро. Мама лежит. Дает команды. Мы бегом исполняем. Думать некогда. А нам и не положено думать. Мы – дети. Мы – хорошие, послушные дети.

Я уезжаю последняя, 3 июля. Мы грузимся в «теплушки». Почему-то никто не боится. Про войну не думаем даже. Едем, как в лагерь. Это товарные вагоны, с двух сторон – нары. На нарах ребята помладше, их мамаши, несколько совсем малышей. Мы, старшие, на полу. Вечер, уже темно, младшие спят. Стучат колеса, дверь приоткрыта, видны звезды. В городе звезд не бывает.

Одна девочка знает множество песен и поет их с удовольствием. Поет тихонько. Это совсем другие песни, чем мы пели, не из кинофильмов. И не из опер. Какая-то непривычная задушевность:

Мы прозвали ее Колокольчиком.

Утром завтракаем взятыми из дому припасами. Почему-то плавленый сыр оказался с томатом. А я не люблю помидоры. Фу какая гадость! – и сырок вылетает вон из окошка. Много лет потом – голодных лет – будет мне помниться этот сырок. Да не просто сырок, а жест. Выбрасывать еду!..

Проезжаем станцию Галич. Я не слышала раньше такого названия. От этого названия повеяло стариной, Русью, чем-то совсем другим, чем европейский Питер, чем полуукраинский Изюм, греческая Анапа. Колокольчик опять поет до глубокой ночи, мы слушаем как завороженные. Кто-то тихо засыпает. Ночь, тишина…

И вдруг – стоп. Половина пятого утра. «Выходи! Приехали – станция Баклановка». Выходим, вернее, выпрыгиваем из вагонов прямо на траву. Поезд длинный, а платформа короткая. Раннее утро, сумерки, пронзительный утренний холод. Пробирает дрожь. У станции стоят подводы. До места, где мы будем жить, 25 километров. Распределяемся по подводам. Возчиков мало, меньше, чем телег. Попробовала ехать – трясет, спасу нет! Слезла. Наша лошадь – без возницы. Беру ее под уздцы и «веду». На самом-то деле это она, наверно, меня ведет.

Взошло солнышко, стало теплее. И вдруг просыпаюсь оттого, что споткнулась обо что-то. Останавливаюсь и ошарашенно гляжу вокруг. Мы с бедной моей лошадью стоим в чистом поле. Никого вокруг. Тишина. В телеге – пятеро малышей спят как котята. Где же мы? А-а, да вон она, дорога, – свернула в сторону. А я-то сплю на ходу и веду свою лошадку все прямо да прямо.

Выпустила из рук уздечку: «Но!» Лошадь с облегчением повернулась и пошла к дороге, догонять своих. Пристыженная, я пошла следом. Оказывается, лошади лучше соображают, чем некоторые задаваки, которые вздумали, что могут ими управлять…

Прибываем в Николо-Полому. Это село, там сельсовет. Остановка. Отдохнули немного – дальше поехали. Вдали показалась деревня.

Караван остановился на обширном дворе около двухэтажного белого дома с колоннами. Это бывший барский дом, в парке. Теперь в нем школа. Тут мы будем жить.