Елена Майорова - Любовь и страсть Сухово-Кобылина. Трагедия великого драматурга

Привычка своеобразно вести дневник, когда рядом с бытовыми заметками соседствуют выписки из книг, наброски собственных сочинений, сохранилась у будущего драматурга на всю жизнь и в каком-то смысле стала основой его поэтики.

В 1834 году Александр, подготовленный к вступительным экзаменам своими домашними учителями, был принят «своекоштным» студентом на физико-математическое отделение философского факультета Московского университета. 26 августа Елизавета сделала запись в дневнике о том, что Александр сдавал экзамены, и совет университета с восхищением говорил о нем: «…Мне так приятно: …в первый раз от роду я почувствовала что-то такое, что похоже на фамильную гордость».

А. Герцен признавал исключительную роль Московского университета, который «вырос в своем значении вместе с Москвой после 1812 года; разжалованная императором Петром из царских столиц, Москва была произведена императором Наполеоном (сколько волею, а вдвое того неволею) в столицы народа русского. Народ догадался по боли, которую чувствовал при вести о ее занятии неприятелем, о своей кровной связи с Москвой. С тех пор началась для нее новая эпоха. В ней университет больше и больше становился средоточием русского образования. Все условия для его развития были соединены – историческое значение, географическое положение и отсутствие царя» [4] Герцен А.И. Былое и думы. Ч. 1, гл. 6. .

Молодой дворянин с увлечением изучал математику, физику, химию, астрономию, минералогию, ботанику, зоологию, сельское хозяйство и философию.

Философский салон Марии Ивановны пополнился новыми лицами: товарищами Александра по университету. Это были А.А. Дмоховский, будущий писатель И.А. Гончаров, П.Н. Кудрявцев, А.Д. Галахов. «Под влиянием своего друга детства, впоследствии знаменитого русского эмигранта Герцена, Александр обратился к литературным занятиям, и особенно к философии Гегеля».

Идейным вождем салона стал в это время третий домашний учитель Николай Иванович Надеждин (1804–1856), который готовил Александра в университет и продолжал заниматься с ним и с его сестрами и после поступления юноши в учебу. Сын провинциального священника, воспитанник Рязанской духовной семинарии и Московской духовной академии, он «сделал себя сам» и стал многосторонним ученым-гуманитарием и литературным критиком. С 1832 по 1835 год Надеждин в звании ординарного профессора преподавал в Московском университете теорию изящных искусств, археологию и логику. Он не читал по тетрадке, как профессора того времени: его лекции были блестящими импровизациями, производившими глубокое впечатление на слушателей, хотя некоторые из них, например Константин Аксаков, находили впоследствии в чтениях Надеждина отсутствие серьезного содержания. «Николай Иванович был молодой человек среднего роста, худенький, с вдавленной грудью, с большим и тонким носом и с темными волосами, спускавшимися на высокий лоб, – вспоминал один из слушателей. – Читая лекции, он всегда зажмуривал глаза, точно слепой, и беспрерывно качался, махая головой сверху вниз, будто клал поясные поклоны. И это размахивание гармонировало с его размашистой речью, цветистой и искрометной, как горный поток».

Н.И. Надеждин

Василий Александрович много времени проводил в Выксе, и старший сын – любимец Марии Ивановны – имел в доме большое влияние как единственный мужчина, наследник имени и состояния. Матушка подарила сыну столярный станок, говоря, что по методе Ж.-Ж. Руссо ему надо выучиться работать руками. Озорник и неслух Александр действительно научился столярничать, и простая физическая работа, не чуждая ему с младых ногтей, сильно пригодилась в его непростой взрослой жизни.

Молодой барин рано проявил интерес к противоположному полу. Злопыхатели утверждали, что он беззастенчиво пользовался «правом первой ночи», причем противящихся крепостных-новобрачных собственноручно порол. Впоследствии, как говорится, был удачлив в любви: в свете слыл повесой и пожирателем сердец.

Это не мешало Сухово-Кобылину очень серьезно относиться к занятиям в университете. Впрочем, они чередовались с посещениями театра, светскими удовольствиями, поездками в имения – подмосковное Воскресенское, под Тулу в Кобылинку, в родовые шепелевские Расву и Выксу. Здесь происходили знакомства с соседями-помещиками, некоторые из них перерастали в дружбу, длившуюся всю жизнь. Таковы Четвертинские, Арефьевы, Рембелинские и пр. Среди его светских приятелей, ведущих тускло-жуирское существование, князья Черкасские, молодые Гагарины, Голицыны. Семья Сухово-Кобылиных поддерживала тесные связи с этими знатными дворянскими семействами, в том числе с генерал-губернатором Москвы А.А. Закревским, и состояла со многими из них в различной степени родства.

Надеждин был долгое время страстно влюблен в мать Александра, которая требовала от него объяснений в любви, уверений в преданности, клятв, слез и страданий, в чем домашний учитель и не отказывал. «О! какой рай было открылся в душе моей, – признавался своей даме Надеждин, – когда я узнал вас – узнал ближе. Вы, казалось мне, поняли меня, оценили и дали почувствовать мне самому, что я могу еще что-нибудь значить не для одного себя… О! я не льстил вам, когда уверял вас, что вы воззвали меня к жизни… Это я скажу и на смертном одре моем… Я обязан вам своим воскрешением… Первое искреннее, пламенное чувство мое было к вам».

Мария Ивановна, мать взрослых дочерей, расцветала, читая такие строки. Семья на лето переселялась в Воскресенское, и по решению маменьки учитель должен был поехать вместе с ними. Привольная сельская жизнь, ласковая летняя погода среднерусских краев, чудесная природа…

Но в лице дочери Елизаветы мать встретила соперницу. Оказывается, та уже давно положила глаз на Надеждина и на природе взяла инициативу в свои руки. В усадьбе «на берегу прозрачной Десны, под ласковым летним солнцем вспыхнула ничем потом не закончившаяся любовь между учителем и ученицей». Волевая страстность Елизаветы подмяла податливо-впечатлительную душу Надеждина. Профессор сопротивлялся недолго; начались тайные встречи, признания, клятвы в любви до гроба, обсуждение будущего счастья… Влюбленность их сделалась обоюдной, приняв, как только и могло быть у таких натур, формы самые невинные и самые экзальтированные. Это продолжалось и в Москве, причем активной стороной оставалась Елизавета.

Каково же было негодование Марии Ивановны, обнаружившей тайную любовную переписку между девушкой и ее учителем. Она убедилась в этом, перехватив письма влюбленных, роль почтальона между которыми исполнял ее младший сын Ванюша. Выяснилось, что Елизавета Васильевна уже обещала Надеждину свою руку и даже подарила избраннику в знак любви золотое кольцо. Поднялся скандал, общее мнение было таково: «Бедный профессор ищет богатой невесты». Тем более что Надеждин одно время «испытывал род какого-то тайного отвращения» к Елизавете Васильевне, чего и не скрывал.