Коллектив авторов - Плавучий мост. Журнал поэзии. №3/2019

Рот облепляет ледяной сургуч,
и тело улетает как письмо
туда, где крылья плещут, где поют.

Медведи и вепри бегут за Урал,
вот-вот соберется народный хурал
под звуки гитары и лютни
гуторить про наше майбутне.

Леса и долины, поляны и рвы
олени и лисы сдают без борьбы.
Иртыш маякует Тоболу:
готовим пути ледоколу.

Стоят у штурвала три сына и Ной,
курчавые бороды крашены хной.
Каюты, как белые соты,
уходят в пустые высоты.

Грядущему Симу грядущий Яфет
талдычит про новый, про северный свет,
эдем для жирафов и ланей,
предел человечьих стараний.

Что Санников видел, где сгинул Седов?
За мантией мрака и линией льдов
кончается магия ада
и светится лист винограда.

Корабль-исполин напрягает винты,
взметает породы, ломает хребты.
Тесны ему водные русла,
густеет небесное сусло.

Полярные сполохи словно салют.
Ты видела? видел? – торчат из кают
звериные морды и шеи
над волнами Гипербореи.

Пойдём же, взорвём эту дверь, этот лаз,
озябшие звери взирают на нас
и в клюве горит у голубки
открыточка с видом Алупки.

Мы такие клёвые, на самом деле.
Нам никто не нужен, ни двор, ни свита.
Две души, рождённые в одном теле,
смотрелись бы не так слитно.
Две души, стыдливо прикрытые плотью,
строят планы на вечер.
Две узницы, выламывающие прутья
друг другу навстречу.

Куда вы, дачники, попрятались?
Прошла гроза, и небо чисто.
В кармане бродит, перекатываясь,
точилка, дар энкаведиста.

Вещь небольшая, но полезная,
всё время в жажде карандашной.
Есть у неё второе лезвие,
и с ней гулять уже не страшно.

И вдоль забора невесёлого,
и у карьера, где в июле
нашли отрезанную голову
соседской девочки Машули.

Гул проводов над жёлтой просекой,
кобылок ласковые цитры
и жизнь, застывшая на прочерке
за миг до следующей цифры.

Зачем die Mädchen любят наши фото,
в которых есть потерянное что-то,
где жировые волны и брыли
скрывают то, чем мы бы стать могли?

Зачем die Mädchen смотрят наши письма,
на чёрта им по совести сдались мы,
когда повсюду множество зольдат
и каждый рыжеват и бородат?

У каждого в груди надёжный поршень
и каждый годен в Сирию и в Польшу,
и нет во рту титана и фарфора.
Зачем же вы глядите на старпера?

Затем ли, что на марше и в казарме
ещё не могут так любить глазами,
особенно тогда, когда они —
единственные органы любви?

«Мало времени, – думает, – времени нет,
остаются тоска и привычка».
Но из горла карабкается на свет
безголосая дева-певичка.

А прислушаться – в голосе все-таки есть
что-то тонкое, колкое: перья
вместо ватмана бегло царапают жесть
и судьба ошибается дверью.

Это раненый голос кукушкина льна
озарил шелковистые склоны
и сквозь ветви на убыль несется луна,
за себя оставляя дракона.

Что же делать? Бежать на вокзал, брать билет,
или так, без билета, прокатит?
Только мы уж решили, что времени нет
и на новые главы не хватит.

Этот голос – дорога: темна, далека,
и нет веры тому кривотолку,
как под утро четыре вальта-жениха
подступили к лесному поселку.

Пусть их дождик с околицы гонит взашей,
распекая морзянкою доски
и гуляет одна королева ужей
и из подданных вяжет авоськи.