Юрий Бевзюк - Дневник школьника 56—57 года

Вечером вчера часов в 9, выходя из оврага к дороге, увидел впереди девушку в красном платье. Уже темнело, потому что Ольгу никогда не видел в красном, узнал лишь догнав ее. Она улыбнулась мне, я ей – и по инерции устремился дальше, спросив лишь: «Не замерзла?» – и не услышал ответ, был уже далеко. Нет, чтобы остановиться, подождать! [Такое неумение использовать момент именно в отношении женского пола преследовало меня потом всю жизнь, за исключением, последних лет, когда возможности почти исчезли. Потому, конечно, что эта тема всю молодость, да и всю жизнь, как оказывается, не была для меня на первом плане]. Утешил себя тем, что зайду на обратном пути и возьму у ней тетради за 10 кл. по математике, которые она пообещала отдать мне еще 21-го, но в ее окне в сумерки не было света.

Позавчера тоже не мог – она готовилась к выпускному балу, было не до меня, тайного ее поклонника. И вчера не зашел, поразмыслив – вспомнил, что она ведь всю ночь не спала, да и стемнело, неприлично стучать к девушке, да и вообще надо стараться всё делать при свете дня. Но сегодня пресек все колебания. На кухне у них, за которой её комната, был свет, но не было никого из малышей, чтобы позвать её. [У неё был, помню, брат старше ее, никак не малыш, стало быть еще не меньше двух, т.е. не меньше четырех детей, как и у нас, и она, похоже, старшая, как и я], на стук никто не выходил. Я оказался в глупом положении: никто не выходит, а отступить в третий уж раз было не в моих правилах. Калитка или, вернее, воротца открывались наружу, я поднялся по трем каменным ступеням па крыльцо, на которое попадаешь сразу с улицы. [Широкой тропы у ручья Дом Шапоткиных был не меньше нашего, но, помнится, «засыпуха», небольшой огород теснился на узкой полоске между ручьем и скальным выходом, останцем, выше их огородика на косогоре; совсем рядом со скальными выходами было плоское возвышение, на котором какие-то загороженные склады. Мощные бульдозеры потом сокрушили скальные останцы, теперь там многоэтажки, но домик, возможно и уцелел до сих пор, только еще круче стал косогор, по которому взбегал их огород. На мать Ольга не походила, та была некрасива и как будто даже кривонога, отец был тоже темный шатен, худой какой-то, сутулый. Узколицы оба ее родителя, темнолицы, с острыми подбородками, не взглянут даже, когда идешь мимо, затурканные какие-то. Ольга же была почти блондинка, синеглазая белоруска, с идеально правильными чертами лицо, с белой, даже розоватой кожей, очень соразмерного роста и сложения. Она была легка характером, в меру весела, осторожна, ее оба года моего секретарства выбирали в учком, училась средне, говорить мне с ней было затруднительно, совершенно не находилось, кроме погоды, каких-либо общих тем.] Входная дверь в дом была далеко – за крыльцом довольно длинная веранда, постучал еще раза три. Никто не вышел. Постучал громче и прошел ближе к двери, постучал и там. Через окна в сенях видна была переборка, делившая дом пополам, а эти половины еще на неравные части, прихожую, с ней дверь прямо в комнату Ольги, с окнами на ручей, и вправо на кухню, к склону, дальше от ручья, откуда, видимо, была дверь в спальню родителей. Потом в коридоре стало светлее, и я увидел её через наружные и внутренние рамы сеней в том же красном платье, что и вчера. Она же не могла меня видеть, с моей стороны были уже плотные сумерки, подать голос не догадался, она и вернулась назад в кухню. Тогда я снова постучал еще раза три почаще и погромче, и она вышла, улыбаясь.

– Ну и долго к тебе достукиваться!

– А я услышала, вышла, но не увидела. Ты за тетрадами? А я не могу их отдать, брат попросил за 9 и 10-й в тот же день.

Говорила она легко, свободно и без малейшего смущения, ну и понятно – родственникам, прежде всего. И хотя такого оборота я не ожидал, но быстро сообразил, как еще уцепиться:

– Мне, собственно, не сами тетради нужны, мне не нужны решения задач, а лишь номера их. Я теорию на днях разобрал, надо закрепить задачками, не весь же задачник Ларина решать.

– У меня мало этих номеров, у меня в тетрадях такой беспорядок.

– Ну ладно, извини, не беспокойся, спрошу еще у кого-нибудь, просто ты ближе всех живешь.

– Я спрошу у Вали, может она даст.

– Да ладно, не беспокойся, черт с ними, с этими задачками, не так-то мне они нужны.

Она тоже это понимала, улыбалась, мне же было не до улыбок.

– Значит все, – сказал я.

– Все, – ответила она -До свид. -До свид., Юра

А что, собственно, «все»?

Для меня эго был конец надежд, а для нее просто разговора. [Хотя она не могла не догадываться о моем неравнодушии в школе к ней, вряд ли могла представить глубину обуявших меня чувств и их силу. Ведь к ней, как самой симпатичной, неравнодушен был не один я, и постарше поклонники уже были, и не один, а она, похоже, ни к кому не испытывала особых чувств – даже и за всю жизнь, как это нередко бывает с красавицами. Во всяком случае, ее последующий (после завода, вуза) избранник не блистал ни красотой, ни статью – краснолицый, кажется, и с ранним брюшком, зато был наверняка покладист и обеспечивал. Она просто выбрала наилучший вариант, или уж больно настойчив оказался. Этот прагматизм я увидел в ней уже через год после первой встречи в колхозе летом 54 года, и вполне в конце [своего] 8-го класса, стало быть, уже год чувствовал, что лелею необоснованные надежды.

Уже тогда понимал ясно все природное неравенство 17-летней девушки с ее ровесниками, а я двумя-тремя месяцами даже был моложе – ей вот-вот выполнять природное предназначение, а какой я помощник и обеспечиватель? И смутно хотя, ощущал уже я, свою непрактичность, в помощники в этом хотя и необходимом, – но по мне слишком банальном.

А для меня было еще далеко не «все», всю остроту неразделенного чувства мне пришлось ощутить сразу же. А в тот вечер я немедленно засел за самые первые свои мемуары, поняв, что только так смогу овладеть собой. Привожу их без всякой правки, разве если бы внес ее сразу и тогда.]

[Первая попытка воспоминаний в 1956-го года мае]

Как всё это начиналось? В 1954 году попал в колхоз. Случайно, просто зашел в школу, а там полно старшеклассников – завтра их отправляют в колхоз. Тогда я сообразил быстро и записался, хотя старшеклассником не был, только закончил 7-й класс Но был даже крупнее многих закончивших 8-й, [да и разница с некоторыми была всего 1—2 месяца, брали в 1-й класс если не хватало не больше полумесяца, а мне почти полтора. Этот пустяк, случайность рождения 12 октября, оказался судьбоносным, как и тогдашняя поездка в колхоз, которой прошедшим летом было ровно полвека] …В колхозе я впервые в настоящем коллективе оказался …Я был тогда наивен, прост, самолюбив, хвастлив немного. Не столько хвастлив, сколько хотел поделиться имевшимся у меня, на мой тогдашний взгляд, хорошим, дать пример. Поэтому я говорил девочкам из 9-а класса [в следующем уч. году], державшимся своей стайкой и какая-то из них пригласила меня на первую же прогулку в «село», школа была на краю [ближе к полям Приханкайской полосы с востока, село Чкаловское], – как много читаю (они, правда, сами расспрашивали), как быстро хожу – тоже в ответ на вопрос, гуляю ли, я и говорю, что стараюсь обогнать и обгоняю всех, или, забежав вперед, извинялся, что, дескать, ваш темп не для меня