Юрий Бевзюк - Дневник школьника 56—57 года

…Прогулки эти – неделе следовали вечером у костра сидения и пению-слушанью песен, – меня, младшего из всех, -одна из двух будущих десятиклассниц, Ольга Макарова, -избрала для тех посиделок …что и тогда мне было лестно …но вспоминается с тоской и нежностью …и недостаток, который она наверняка не замечала, легко устранимый – меркнет: – из-под мышек показывались пучочки светло-рыжеватых волос, это меня тогда как-то даже отталкнуло …но запомнилось. Ген такой разборчивости несу, да и не один, видимо, по этой-то линии и произошёл, видимо, отбор]

Повезло мне в колхозе и с руководителем, Григорием Петровичем Рыбалко, инструктором райкома партии (а райком тогда был ого-го-го). Школьников тогда отправляли в колхозы впервые и не доверили руководство отрядом просто учителю. [Как же поразительно было всего лишь через год на его месте оказаться мне, только лишь после 8-го класса! Трудненько после такого аванса честолюбию заставить себя подчиняться, да вряд ли возможно, как показала последующая жизнь. Многое в жизни определяется опытом ранней юности в общественном поведении, как и младенчества в индивидуальном]. Григорий Петрович Рыбалко совсем был прост, на одной ноге с нами, особенно со мной: в прошлом армейский капитан [но разительно отличался мягкостью обращения от отца, в армии лишь лейтенанта], не раз мне говорил, что очень доволен отправкой с нами в колхоз, зарплата в райкоме идет и командировочные, к тому же и питается с нами. А кормили нас отменно: всегда молоко, сметана, творог и мясо-рыба каждый день. [То ж еще 1954 год шёл! Сталинский дух ещё держался, за воровство тогда отсылали, куда и Макар телят не гонял. Уже через год, в мое руководство колхозным отрядом этот дух держался, а ещё через четыре, когда я прошёлся по многим сёлам – совсем не то уже было, стремительно выветривался этот бодрый дух, что я ощутил на самом себе ещё в «нежном возрасте». Но опережаю дневник.]

Из ребят в отряде мне знаком был лишь председатель совета пионерской дружины комсомолец Шевченко Юра, он классом старше шел или даже двумя, хорошо рисовал стенгазеты, кучерявый смуглый красивый рослый брюнет. Но не к нему почему-то благоволил Григорий Петрович, а ко мне. И вскоре я услышал от Юры, моего тезки (наши постели на полу в ребячьем классе были близко) негромкий мат, созвучный с моей фамилией. Я проглотил, конечно, боевое моё лето 53-го отошло год назад, но глянул так, что больше от него (а он и сказал мат тихо, – чувствовал, видимо, что если бы сказал громче, то я мог врезать кулаком по его холёной барской морде – кстати, по случаю он матерился, не часто), – больше от него ничего подобного не слышал, и вообще он к концу стал как-то стушевываться, а потом, когда начались занятия и я вдруг возвысился, и совсем сник. [Его манеру говорить, подшучивать, иронизировать я усёк вскоре в секретарях горкома комсомола, особенно втором, Дульцеве – то были самые первые признаки разложения комсомольской элиты, в которой по прошествии времени после чистки 30-х годов всплывали люди по природе грубые, гедонисты и циники. Они как-то сразу, опережая, улавливали опасное для них несходство и старались подавить заранее подрастающего, но пока мне предстояло резкое всплытие. Повторяю, год шел еще только 54-й]

Из девочек я знал только Свету Билько, тоже из совета дружины, в основном были тоже восьмиклассники, окончившие то есть 8 класс; две будущие десятиклассницы, Валя Безручко [ах да, её-то я тоже знал, ещё бы: она была «комсомольская богиня»], секретарь комитета комсомола школы, но явно слишком простая и скромная для такой высоты, что было очень заметно прошедшим учебным годом. А до неё помню из секретарей Зотова, тот вальяжен был, потом Абруцевич секретарил в год смерти Сталина и приём массовый в комсомол организовывал …но он, как и Зотов, был десятиклассник… Потом помнили учителя ещё дольше – лет 10 только меня… И где-то уже за горизонтом моего восприятия были совсем уж легендарные секретари, из которых помнится лишь о Александре Ткачёве, старшем брате Льва Ткачёва, потом народного артиста России и главы акционерного общества примтеле-радио, которого-то я знал хорошо, он был в десятом, когда я начал главенствовать в школе в 8-м, – а о Валентине, старшем из братьев Ткачёвых, напомнил мне один из деятелей тогдашних туризма в крае Левицкий в 1956-м, как об организовавшем 1-ый школьный туристический лагерь еще в 1950-м…

В остальном комсомольские дела были до меня незаметны как-то, но, несмотря на это некоторая аура, точнее нимб избранности, как бы сиял вокруг головы каждого из секретарей, в том числе и совсем непритязательной Безручко Вали. Кстати, первой из «комсомольских богинь», – а то всё «боги» были.]

Партиец наш Григорий Петрович на выездах на работу бывал редко и сразу исчезал, но вечерами я с ним ходил по селу покупать огурцы, за хлебом, когда медлили с подвозом. Раз вечером он организовал рыбалку в илистой узкой речушке – пидсакой, то есть прямоугольной рамой из прутьев, с натянутой в виде большого сачка делью. Уж поело нас на закате комарьё, голая широкая спина с веснушками Григ. Петр, аж вспухла, но он был весел. И все мы, всего четверо, держались стойко, хотя были искусаны комарами, замёрзли и продрогли. Рыбёшек было всего несколько, но попалось в пидсаку с ведро крупных раков да несколько перловиц; варить улов было поздно. Спали мы, добравшись до постелей, «без задних ног». А утром каждому из отряда, разумеется, и тем, кто не ловил, как же иначе, досталось по два жирных рака, вкус у них как у чилимов.

Работали мы сначала на прополках, сборках всяких поблизости от села, потом нас стали возить газиком на покосы. Я любил эти поездки по равнине, степь была мне, привыкшему к обрывистому побережью и лесистым сопкам, внове, и я любил, когда машина несётся по грунтовой дороге, тёплый ветер бьёт в лицо, мотает наши шевелюры [увы!], мы в кузове подпрыгивающего на колдобинах газика, ребята и девчата, держимся, чтобы не вывалиться из низких бортов, друг за друга. Однажды нас бросили на прорыв: надо было срочно убрать большую площадь скошенного и уже сухого сена, приближались дожди. Бригадир сказал, что нужно одного на тракторные грабли, четверых на конные, остальные сгребать валки вручную в неудобных для техники местах, по овражкам, низинкам и т. п. Я не медля напросился на тракторные грабли,

хотя видел впервые этот агрегат. Ничего хитрого: толстые изогнутые прутья щёткой такой метров 10 шириной, колёса по бокам, сиденье железное посреди, рычаг под ногой, на который нажимать, поравнявшись с уже готовым валком. Надо было нажимать так, чтобы валки оставались ровные, а трактор бегал быстро, поле было не слишком ровное, с кочками местами – чувствуешь себя как на гарцующем жеребце. Сначала то раньше сброшу валок, то позже, но вскоре наловчился и валки пошли ровные, претензий не было. Колхозники, посадившие меня, чтобы подменить своего на время, не торопились подменять. И мне пришлось прыгать на железном седле граблей часа 3, не меньше. Жара стояла адская, тряска, попадал и выхлоп от трактора, так что я скорее отравился этим выхлопом в конце концов, стало подташнивать – умотался, словом, так, что на обратном пути в забытьё проваливался, как-то держался в кузове подпрыгивающего газика, и приходил в себя, когда тугой, горячий, сухой ветер бил в лицо… Мне, конечно, хотелось выделиться, и это удалось: в тот год всё удавалось…