Юрий Бевзюк - Дневник школьника 56—57 года

*8 мая 2020 …Тогда так не считал …но опыт жизненный, за лет 65-тилетней далью, сквозь дымку времени почти что нереальную, – неравнодушие ея ко мне усматривает …её был младше я – на лет так пять хотя

Прежде всего, я за неделю учёбу свою подтянул, одновременно комитет, поставив на вид нерадивым некоторым его членам. Надо сказать, все они были неплохие ребята, все неглупы, доводам внимали, были даже и способные – Козлова Лида, миловидная, с большим выпуклым лбом, сформировавшаяся девушка из 9-го класса; Болюх Света, она ещё и комсоргом в своём классе была, симпатичная блондинка и тоже очень сформированная уже [не только груди, но и всё остальное. Понятно, в дневнике однообразнее и, разумеется, совсем без нынешних вольностей, – но и в разнообразии описывания одного и того же или близкого, – я «настропалился» к тому времени, как-никак сотни две характеристик комсомольцам двух выпусков из школы к тому времени написал] Заметил, что чем способнее, умнее и красивее были девушки, тем ленивее на комсомольскую работу, но поскольку умницы-то быстро усекли мою линию, и комитет был в моих руках, – слушались. Единственно, Лариса Пацигор из 8-в класса, в работе комитета участия почти не принимала, она была отличница, лучше всех у неё были отметки из всех пяти 8-х классов (пять было и девятых и три 10-к), самая красивая в школе, не исключая и мою Ольгу, лицо тонкое, смугловатое слегка, нежное, глаза внимательные, тёмно-карие, шейка тонкая, вся стройненькая тогда [как некий буддистский божок была спокойна и невозмутима]. Она сразу как-то поставила себя независимо, не вызывающе, но твёрдо, и, главное, я был неравнодушен к её красоте, впрочем, и она выполняла в точности свои обязанности комсорга в своём классе. Она твёрдо шла на медаль, но в 10-м её уже не было в нашей школе

Другие комсорги. В 10-а была Галя Слободчикова. Работала она неважно, училась посредственно, круглолицая, в очках, доброе выражение лица и полностью сформировавшаяся, взрослая уже [как бы теперь не преминул сказать цинично, «вполне готовая»]

В 10-б комсоргом была Степанова Лариса, которая была одновременно и членом учкома, училась хорошо, работала тоже неплохо. Она была поменьше Слободчиковой [и не имела её пышных форм], занималась ещё спортом, коньками и велосипедом, участвовала в районных соревнованиях. В 10-м комсоргом была Сергеева Нели, лицо её было особенное – бледное, но не болезненно, с характерным, нервным изрезом ноздрей [как у норовистой лошадки]. Она тоже красивая, стройная была, потому, наверное, работала неряшливо, неаккуратно приносила мне отчёты по членским взносам и планы работы.

Итак, подтянув себя в учёбе и уставной дисциплине, я взялся за комсоргов, влепил трём-четырём выговоры без занесения в учётную карточку, но с вывешиванием на всеобщее обозрение [сейчас бы сказали – добивался полной прозрачности комсомольской организации]. Разумеется, сначала только в 8-х классах, но и в 9-х и 10-х подтянулись. Затем взялся за группы. Где больше комсомольца не успевало, там устраивались заседания комитета в классах [комитет за длинным столам перед классом, комсомольцев-двоечников поднимаем и спрашиваем, почему плохо учатся, а обещали ведь в заявлении при вступлении. Почему не выполняешь? Тут уж старались больше члены комитета, я только руководил заседанием. Раза два-три раза допекли девчонок, выбегали в слезах из класса. Мне было их жалко, но был твёрд, как и члены комитета. Что интересно: так ж, с допуском всех желающих, беспартийных то есть, проводились и партийные чистки 30-х годов!]; успеваемость не только комсомольцев, но и остальных вскоре поднялась за 90 – почти до 100%! Мы соревнование устроили, в каком классе успеваемость выше. И мало-помалу стало налаживаться и остальное

Вообще-то мрачное для меня было время: год кончался, дни стали темнее, холодало, одет я был легко, бедно: в синем флотском кителе с блестящими жёлтыми пуговицами и в кирзовых, больших сапогах (размер ноги у меня был уже 42)…

В райкоме ко мне относились без особого внимания, но избрали в президиум на районной конференции, на ней, перед закрытием, – членом райкома. А горком почему-то обратил неожиданное внимание [разглядели, что кто-то внизу зашевелился, надо его сразу поставить «раком»]: вызвали, в ноябре, весь комитет на бюро горкома, заслушали, меня, конечно, одного, дали внушение [Буркин, конечно, первый секретарь, крупный, темнолицый, горбоносый, страшноватый – он и стал потом главой КГБ аж Волгоградской области, но умер рано, лет в 40, – больше всех спрашивал, как и я на своих комитетах], написали постановление, а я его потерял к следующему вызову через месяц [самый декабрь, темнотища, а ехать в горком далеко, он в маленьких тесных комнатёнках размещался на остановке не доезжая Лазо… вспоминаю… Политехнический институт, или Дом Союзов? На первом этаже, в углу 4-х этажного здания]. Меня и спросили строго за утерю того постановления, хорошую дали распеканцию [Буркин снова, но и второго секретаря, Дульцева после 2-го заслушивания запомнил, он через 3 года моим главным гонителем стал в бытность работы в Первомайском райкоме в 58-м. И он меня запомнил, как нечто восходящее, и хотя я снова перед такими строгими молодыми дядями (Буркин и высок был, большеголов, ну и корпус соответственно, а Дульцев и тогда ниже меня и не подрос, разумеется, а я ещё порядочно) потерял дар речи – ну чем я мог оправдаться в утере постановления – о ужас! – горкома? – он меня запомнил хорошо, я его смутно, но он напомнил через три года). Мне тогда ограничились постановкой на вид. [Но я почувствовал что-то не то в обращении ко мне старших. На меня, хотя я действовал почти так же инквизиторски, почему-то не обижались в школе, никто, – и даже спустя годы, исключённые из комсомола в первый год моего секретарства восьмиклассником два десятиклассника, парень и девушка, один за пьянку, другая за антисемитизм (квалифицированный мною тогда по неупотребительности тогда сего словца и шаткости ещё в терминологии шовинизмом) – обозвала одну восьмиклассницу (Веру Бубенчик) еврейкой, каковой та и была, причём яркой, кучерявенькая и губастая, – встретив меня лет через 5, докладывали, что снова вступили в комсомол, даже обрадовались встрече. Представить только, является 8-миклассник во флотском кителе и кирзовых сапогах на собрание комсомольской группы в 10-м классе и говорит: «Ваш товарищ, такой-то (такая-то) – совершил поступок, несовместимый с членством в комсомоле, надо его исключить» – и голосуют, комитет утверждает, потом и бюро райкома

Тот сумрачный конец 54-го года, предзимье, было чрезвычайно важным для всей моей дальнейшей жизни. Моё внезапное возвышение только для меня казалось случайным, на самом деле оно было необходимым, потому что над страной ещё нависала последний год с небольшим чрезвычайщина. Вот рождение моё именно 12 октября, почему не взяли в первый класс в 46-м, было случайностью, как и всякое рождение. Был бы я годом старше к 54-му, то не действовал бы, не задумываясь, методами чрезвычайщины – и не знал бы на опыте её возможности; был бы годом моложе – не захватил бы уже сталинскую эпоху, не ощутил бы её вкус, сладость её для юных честолюбцев, вообще не ощутил бы сути послереволюционного времени всего, когда молодые и даже мальчишки делали большие дела и кроме них, пожалуй, не сделал бы никто