Борис Алексин - Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 5. Том II

Первыми в станицу пришли румыны, они хотя и грабили население, но не с такой беспощадностью, как это делали немцы, и, хотя они стояли в квартире Алешкиных, поросят своей хозяйки они не тронули. Тем более что Катя, вынужденная бросать дом, детей и хозяйство на произвол судьбы, нанявшись на работу в роддом, поросят выпустила во двор, чтобы они сами искали себе пропитание.

Сменившие румын немцы гонялись за визжавшими поросятами по всему двору, ловили их, стреляли. Четверых поймали, а одного, самого юркого и, по-видимому, самого хитрого, так и не отыскали.

Когда фашисты ушли, Катя к своей великой радости нашла в огороде между грядок чуть живого поросенка. Она взяла его в дом, отогрела, накормила, чем могла и, конечно, при переезде в новое жилище увезла его с собой.

Теперь, в 1944 году это был уже большой кабанчик, и Катя надеялась докормить его до нового года с тем, чтобы продать сало и мясо, обеспечить теплой одеждой детей и себя. Ведь до сих пор она сама-то ходила в старом Борисовом кожушке, который от ветхости расползался по всем швам. О том, как были одеты ее дети, даже и говорить нельзя. Таким образом, этот кабанчик был единственной надеждой семьи Алешкиных.

Но произошло несчастье, которое нарушило все Катины планы.

Мы уже писали о том, что она постепенно из общественного распределителя муки превратилась в настоящего торгового работника, освобожденного от всех остальных обязанностей.

Ее стали величать заведующей заводским торговым ларьком. Мы уже говорили, что, кроме хлопотливого добывания и раздачи по карточкам муки, соли, растительного масла и кое-каких других получаемых в возобновившем свою работу Майском райпотребсоюзе товаров, по настоянию директора завода, она занималась и реализацией некоторой части продукции завода, главным образом спирта, повидла.

Кстати сказать, уже в конце 1945 года выяснилось, что деньги, выручаемые Катей за эти товары и передаваемые главному бухгалтеру, не приходовались или приходовалась их незначительная часть, а остальное делилось между руководством завода.

Но в то время, о котором пишем мы, ни Катя, да и никто другой об этом не знал. Однажды во время уборки помещения ларька из рук Кати выскользнула 5-килограммовая гиря и, покатившись по полу, стукнулась о большую 25-литровую бутыль, полную вина. В нижнем краю бутыли образовалась большая дыра, из которой на пол хлынуло вино. Катя от ужаса громко крикнула и, как бы окаменев, несколько мгновений не могла двинуться с места, Когда она бросилась к бутыли, чтобы перевернуть ее на бок, большая часть вина вытекла. На крик Кати в ларек вбежала находившаяся поблизости вахтерша. Увидев посредине пола огромную лужу вина и Катю, сидевшую на корточках около перевернутой набок бутыли, она не стала терять времени на расспросы, а, схватив стоявшее около двери ведро, принялась пригоршнями собирать с пола разлитое вино и сливать его в ведро.

Через полчаса все, что возможно было спасти, процедили через марлю и слили в другую бутыль.

Потери оказались ощутимыми, не хватало более 10 литров вина.

По тем временам это стоило огромную сумму, и Кате ничего не оставалось делать, как только зарезать своего кабанчика, продать мясо на базаре и этим покрыть недостачу.

На остатки этих денег удалось справить приличное платье для Элы, остальные, в том числе и сама Катя, вынуждены были оставаться в обносках.

Пришел октябрь 1944 года, началась учеба в школе. Теперь в нее пошли все три дочери Алешкиных. Эла стала учиться в 8-м классе, Нина в 3-м и Майя в первом. Кате стало немного спокойнее и легче. Эла училась во вторую смену, и поэтому могла кое-что приготовить из еды. Младшие вечерами были дома, и Майя, раньше бросаемая на произвол судьбы, теперь стала находиться в обществе своей старшей сестры.

Письма от Бориса приходили редко, хотя теперь уже и регулярно. Наверно, он находился где-нибудь на спокойном участке фронта, думала Катя.

Волновало ее и раздражало то, что несмотря на ласковые слова, имевшиеся в этих письмах, внутренний дух их был каким-то чужим. Всем своим сердцем любящей женщины она чувствовала, что если Борька и не забыл ее совсем, а она была уверена в том, что он этого сделать не сможет, то он сейчас не один. Что около него есть какая-то другая женщина, которая занимает его чувства.

От этих раздумий над его письмами ей становилось обидно, и невольно ее письма становились более сухими и сдержанными. Она и так-то никогда не была способна бурно и страстно проявлять свое отношение к Борису, а под влиянием этих мыслей ее письма становились еще суше и прозаичнее.

А жизнь ее и детей, требовавшие все больше и больше забот, текла и приносила свои радости и огорчения. Последних, впрочем, было гораздо больше, но об этом из ее писем Борис узнать не мог.

Мы говорили как-то раньше о том, что еще в Краснодаре вся семья Алешкиных переболела малярией. В предвоенные годы малярия – этот бич Кубани, Краснодара и Северного Кавказа, свирепствовала, а настоящих мер борьбы с этим заболеванием применять еще не умели, да и материальных ресурсов для этого не было. Тяжелее всех перенесли малярию Майя и Нина, и если взрослые к 1940 году практически были уже здоровы, то малыши стали страдать хронической ее формой (которую большинство медиков отвергает, но она всё-таки есть). По приезде в Александровку, где это заболевание было одним из самых распространенных, Майя и Нина опять начали испытывать приступы болезни. Особенно ухудшилось их состояние после перенесенных волнений в период боев, проходивших за станицу, и немецкой оккупацией. Детишкам пришлось испытать длительное пребывание в сырых земляных щелях, предохранявших от осколков бомб и снарядов, пролетавших над станицей и взрывавшихся на ее улицах. Сказалось на них и постоянное недоедание, а при немцах и почти полное голодание.

Майя еще как-то справлялась с заболеванием, а Нина, имевшая более слабое здоровье, ведь в младенчестве она перенесла несколько раз воспаление легких, от приступов малярии не могла избавиться очень долго.

По возрасту осенью 1942 года ей предстояло идти в первый класс.

Но школа в это время не функционировала, конечно, не начались в ней занятия и с приходом фашистов. Но зато сразу же после их изгнания вернувшиеся и остававшиеся в станице учителя решили немедленно приступить к обучению ребят.

Основную часть школы разместили в одном из самых больших домов станицы – в доме Алешкиных. В полуразрушенном, полусгоревшем здании школы удалось приспособить для занятий только две комнаты. В них в две смены и занимались 5-7-й классы. Остальные четыре класса занимались в квартире Алешкиных.

Конечно, выбросить эту семью на улицу сельсовет не мог, но пока подыскивалось для Алешкиной жилье, пока Катя при помощи друзей и прежде всего соседа Котова это жилье приводила в относительный порядок, семья ее вынуждена была ютиться в крохотной комнатке-веранде. Остальная часть квартиры была занята под классы.