Борис Алексин - Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 5. Том II

Надо представить себе, как в то время относились в нашей стране к расхитителям государственного имущества, и даже к тем, кто только подозревался в этом, или на кого поступал донос. Действовал Указ от 07.08.1932 года, по которому даже за кражу килограмма картофеля с колхозного огорода можно было получить до 8 лет пребывания в лагерях. Ну а Алешкину обвиняли в растаскивании чуть ли не четверти получаемого хлеба.

Будь это кто-нибудь другой, а не Екатерина Петровна, которую женщина, занимавшая должность районного прокурора в Майском, довольно хорошо знала, вопрос решился бы просто. В Александровку послали бы милиционера, он арестовал бы Алешкину и препроводил в Майское, ну, а что было бы потом… рассказывать не нужно. В то время доказать невиновность арестованному было так же трудно, как и во времена «ежовщины»…

К счастью, райпрокурор решила посоветоваться по этому вопросу с начальником райотдела НКВД. Она показала ему поступившие бумаги и высказала свое мнение о том, что она считает, что эти заявления не вполне правдоподобные.

Ознакомившись с содержанием заявлений, обвинявших Алешкину в растаскивании огромного количества продуктов и прочитав фамилии станичников, подписавших его, которые ему были хорошо известны по соответствующим сведениям, полученным своевременно от той же Алешкиной, а также увидев и руку администрации завода, начальник райотдела НКВД сразу понял, откуда дует ветер и кому на руку, чтобы Алешкину как можно скорее убрали из Александровки. Поэтому он сказал:

– Вот что, товарищ Полякова (такова была фамилия райпрокурора), я думаю, что прежде, чем принимать какие-либо репрессивные меры против Алешкиной, надо тщательно проверить справедливость выдвинутых против нее обвинений, и не следует посылать туда каких-нибудь чиновников из райпотребсоюза или райисполкома, а лучше всего, если бы вы съездили и проверили все сами. Ведь если хоть наполовину правда, что здесь написано, так дом Алешкиной – полная чаша, у нее, значит, и продуктов, и всякого прочего добра – полная хата, и все амбары забиты. Проверьте это! А со своей стороны я скажу так – мы Екатерину Петровну знаем, зря в обиду не дадим, а поскольку знаем и как она живет со своими детишками, то думаем, что все, что здесь написано, сплошная клевета.

Выслушав эту отповедь, Полякова уже на следующий день была в Александровке. Она зашла в ларек как раз в тот момент, когда Катя после бессонной ночи, проведенной в доставке полученной муки, раздавала ее по карточкам.

Несколько часов провела Полякова в ларьке, и, хотя Катю и волновало присутствие постороннего человека, и тем более прокурора, она старалась работать как можно аккуратнее и быстрее.

Посещение прокурора Поляковой, которую Катя знала, ее особенно не удивило, она ждала его.

Дело в том, что вот уже в продолжение нескольких последних месяцев ей в ларек два-три раза в неделю доставляли по нескольку десятков литров спирта. Главный бухгалтер завода заявлял, что накладные на этот спирт у него, и что с разрешения директора завода деньги за вырученный спирт следует сдавать ему. Он их будет приходовать по кассе завода и расходовать на нужды завода по его восстановлению.

В простоте души своей Катя вначале верила этим заявлениям и ничего не подозревала, но вот однажды, когда она сдавала выручку за спирт, бухгалтер предложил ей из этой выручки взять некоторую сумму денег. Она, конечно, отказалась и возмутилась. В течение нескольких дней она раздумывала, с чего это бухгалтер оказался таким «добрым», и начала подозревать, что с передаваемым для продажи спиртом происходят какие-то махинации.

Поэтому, увидев у себя в ларьке прокурора, она полагала, что Полякова и явилась для расследования этого дела.

Каково же было ее удивление, когда Полякова, заметив, что в основном выдача муки закончилась, сказала:

– Ну теперь, Екатерина Петровна, закрывайте свою лавочку и пойдемте к вам домой, мне нужно с вами поговорить.

Катя смутилась. У нее дома был невероятный беспорядок. По-настоящему она не была дома три дня. Прибегала только поспать несколько часов. Эла, занятая учебой, тоже за порядком не очень-то следила. Ей еле хватало времени приготовить что-либо поесть ребятам да маме. Ну, а младшие больше только все раскидывали, чем прибирали, особенно Майя.

Поэтому она несмело спросила:

– Товарищ Полякова, а нельзя ли поговорить здесь? Тем более что и все документы по моей работе я здесь в ларьке храню.

Смущение Алешкиной и ее предложение насторожили Полякову: «Неужели она боится меня в дом пускать?»

И прокурор еще настойчивее повторила:

– Нет, пойдемте к вам. Я хочу поговорить с вами дома… Да я и проголодалась. Из Майского-то выехала в 6 часов, а сейчас уже скоро пять. Покормите меня чем-нибудь?

Катя еще более смутилась. Она сегодня дома не была, прямо с мельницы, где получала муку, приехала в ларек. Сама тоже еще ничего не ела. А что там сумела приготовить старшая дочь, и осталось ли ей что-либо, как младшие пришли из школы, это вопрос. «Ну, хлеб-то, наверно, не весь съели – они ей всегда краюшку оставляли, раздумывала она. – Ну что же, матушка, раз ты настаиваешь, пойдем, – уже сердито подумала она. – Посмотри, как здесь, в Александровке, семьи фронтовиков живут». Она знала, что в Майском, в других городах семьям фронтовиков выдаются специальные пайки и, хотя они были невелики, но дети имели и кашу, и масло, иногда и мясо, и сахар. Здесь же, кроме муки, не получали ничего, а на базаре покупать было не на что.

«Вот еще навязалась гостья, – опять с неудовольствием подумала Катя. – Ну да ладно, сама будет виновата».

Ну, что же – сказала она, – я вас специально не приглашала, потому что, честно говоря, я сама еще сегодня дома не была. Муки у меня не было. Вот сейчас только принесу, так что не знаю, чем вас и угостить смогу. Хлеба там, может, немного найдется, да где-то был у меня небольшой кусочек свинины. Если его Эла не израсходовала, сварим похлебку. Картошка есть. Наверно, и мамалыга есть. Сейчас возьму немного повидла и вот будем этим угощаться.

Катя взяла приготовленный мешочек с мукой, еще раз проверила правильность его веса, наложила в стеклянную банку немного повидла, за все это положила в кассу деньги, заперла ее и сказала:

– Пойдемте, я готова. Только предупреждаю, у меня очень злая собака, она на цепи, но цепь длинная и позволяет ей бегать по всему двору, вы постойте у калитки, я ее покороче привяжу, тогда и пройдете.

– Маша, – обернулась она к вахтерше, – я пока ларек закрою. Пойду поесть. Тут еще несколько человек муку не получили, может, и другие покупатели подойдут. Скажите, что часа через два приду и снова открою ларек.

До дома Алешкиной они шли молча.