Любовь Чернявская - Славы притяженье

Предвоенные годы были наполнены встречами с Вавиловым. От него уже многие отвернулись тогда, тучи сгущались, и Вавилов это понимал. Но ни ему, ни его близким друзьям, соратникам до конца не верилось, что здравый смысл не победит. Вавилов был одержим наукой, полон идей, замыслов. Ему не хватало времени на работу, на жизнь, ему досадно было отвлекаться на выяснение отношений с псевдоучеными, далекими от истинной науки. С Казакевичем они ездили на Украину, там под Херсоном была колония новых культур. Пробовали, например, выращивать арахис… Вавилов исчез в 40-м году. Просто исчез. Никто не мог ответить, где он. И в то же время все понимали, что именно произошло. Только много позже стало известно, что он умер в тюрьме.

Это горе поглотило другое, всеобщее – война. Погиб в гестаповской тюрьме брат Леонида Игнатьевича. Казакевичи по-прежнему оставались в Саратове, жили за городом, на улице с теплым названием Вторая Дачная. У них уже была дочка, которую Леонид Игнатьевич не просто любил, а болезненно обожал. Он водил маленькую Татьяну с собой в питомник, который они создавали еще с Николаем Ивановичем Вавиловым. Каких только немыслимых растений там не было! Крошечная девчушка, едва научившаяся говорить, знала название многих из них по-латыни. Это звучало комично, но Леонид Игнатьевич был счастлив и мечтал видеть дочь продолжательницей своего дела.

В 1948 году на опытную станцию приехал известный биолог Е. А. Дояренко. Это был необыкновенный человек: внешне красив, с лицом старого интеллигента, белой бородой. Он писал музыку, играл на рояле и был увлечен ботаникой. Жили все в специально построенных еще до революции для ученых домах – двухэтажных старинной архитектуры, с высокими потолками. В домах были огромные, четырех-пятикомнатные квартиры с комнатами для прислуги. Дома имели парадный вход с мраморной лестницей и «черную» лестницу с выходом в сад. Можно представить, как действительно жили ученые в досоветские времена, каково было отношение к ним. Но в то время, когда там жили Казакевичи, в каждой такой квартире помещались две-три семьи. Это была нормальная советская коммуналка. Парадная лестница, конечно, была заколочена, и все ходили с черного хода. Жили, однако, дружно, всех объединяло общее дело, все были преданы науке.

В том же году на одном из заседаний ученого совета Казакевичу вместе с Дояренко, Шахурдиным, Чижовым пришлось держать ответ о своих научных принципах, об отношении к новым течениям в биологической науке. Леонид Игнатьевич был, как всегда, немногословен, но высказался определенно: «Я ученик Келлера и своих позиций в науке никогда не менял. Принципов Лысенко, разумеется, не приемлю и научными их не считаю». Примерно так же ответили и остальные, называя себя учениками великих биологов – Менделя, Дарвина, Моргана… Нет, Казакевич не был откровенным борцом. Но он был личностью. Он имел серьезный научный багаж и к заявлениям типа «скрестить грушу с сосной» относился со всем юмором, на который был способен. Не более того.

Позади была половина пути. Послевоенные годы открывали новые надежды на будущее. Леонид Игнатьевич не собирался покидать Саратов, где было столько сделано, открыто, написано. Это были трудные, но счастливые годы активнейшего труда большого ученого, влюбленного в свое дело. Он выделил типы травянистых многолетников по способам вегетативного размножения. Он участвовал в нескольких ботанических экспедициях по юго-востоку европейской части СССР. Позже в словаре «Русские ботаники» появилась запись: «Valeriana wolgensis» – валериана волжская, открытая им. Впервые в биологической науке появился так называемый траншейный метод исследования корневых систем травянистых растений, вошедший в мировую научную литературу как метод Уинвера-Казакевича – его стали применять одновременно Казакевич и американский ученый Уинвер.

Много лет занимался Леонид Игнатьевич вопросами интродукции полезных растений, организовал обмен семенами с ботаническими садами всего мира. В Саратове получила промышленное значение новая эфирно-масличная культура – кориандр посевной, в предвоенные годы площадь посева ее достигла восьми тысяч гектаров. Казакевич вывел новые сорта клещевины, кормового арбуза, африканского проса и сахарного сорго. В 1947 году была опубликована его работа «Сахарное сорго на юго-востоке». Разносторонность научных интересов Казакевича удивляла многих. Он настойчиво изучал проблемы засоренности полей и к концу сороковых годов считался общепризнанным авторитетом в этой области. С 1948 года начались системные испытания химических способов борьбы с сорняками. Позднее под руководством Казакевича изучалась действенность более двадцати типов гербицидов, к которым, кстати, он относился очень осторожно и всегда повторял: не погубите землю. Но это было уже в Сталинграде.

Заключительным аккордом саратовского периода жизни Леонида Игнатьевича стало представление его кандидатуры к званию члена-корреспондента АН СССР. Необходимые документы были уже подготовлены, но требовалось прохождение многих инстанций. Что-то не получалось, ответа все не было. «Неизлечимо» беспартийный и далекий от конъюнктурных соображений, Казакевич не понимал, что только авторитетных научных достижений, оказывается, было недостаточно для присвоения такого почетного звания. Может быть, сыграло роль и его прежнее близкое знакомство с опальным Вавиловым. Как знать. Только членом-корреспондентом академии наук Л. И. Казакевич так и не стал… Приближался 1950 год.

По соседству, в Сталинграде, зарождалась новая жизнь. Город трудно, но радостно поднимался из военной разрухи. Ему нужны были свои специалисты, и прежде всего – по сельскому хозяйству. Одним из первых открылся в послевоенном Сталинграде сельхозинститут. В числе других ученых сюда был направлен и Л. И. Казакевич. Он, конечно, никак не хотел оставлять начатые в Саратове дела. Но обстановка была такова, что личное желание просто не учитывалось.

Первый раз Казакевичи всей семьей приехали в Сталинград весной 1950 года. Леониду Игнатьевичу нужно было посетить областное сельхозуправление. Город представлял собой сплошную стройплощадку. Жену и дочку он оставил ждать его недалеко от здания управления, приказал никуда не уходить. По странному совпадению через несколько лет они получили квартиру в доме, построенном именно в этом месте. И первое, что было сделано в очень скромной квартирке, это деревянные стеллажи для книг, покрывшие буквально все стены. Но и на них, разумеется, никак не размещалась огромная библиотека Леонида Игнатьевича – шесть тысяч томов научной литературы. Эту знаменитую, ценнейшую библиотеку он начал собирать, будучи еще гимназистом; картотеку составлял лично. После смерти ученого его супруга передала эти книги в Волгоградскую областную библиотеку имени Горького.