Максим Акимов - Женщины Гоголя и его искушения

Участием слушателей «весёлость» Гоголя еще более усиливалась. «Ему всегда нужна была публика. Случалось также, что в этих сходках на Гоголя нападала беспокойная, судорожная, горячечная весёлость – явное произведение материальных сил, чем-либо возбужденных» [117]. Кулиш, опираясь на рассказы современников, отмечал, что писатель «любил проводить время в кругу земляков. Тут-то чаще всего видели его таким оживлённым. Г. Прокопович вспоминает с восхищением об этой поре жизни своего друга. У него я видел портрет Гоголя, рисованный и литографированный Венециановым…» [118]. Этот единственный сделанный с натуры литографированный портрет Гоголя [119] широко известен. Писатель предстает на нем жизнерадостным, весёлым, но не без тени затаенного лукавства; он гонится за модой, стремится к щегольству, одет в узенький сюртучок, прическу венчает знаменитый кок, который С.Т. Аксаков назвал хохолком [120].

О весёлом расположении Гоголя рассказывает со слов М.С. Щепкина А.Н. Афанасьев. Хотя эти зарисовки относятся преимущественно к пребыванию Гоголя в Москве (начиная с первого знакомства его с актером в 1832 г.), они, разумеется, сохраняют свою силу и применительно к петербургской поре [121].

«В то время Гоголь еще был далёк от тех мрачных аскетических взглядов на жизнь, которые впоследствии изменили его характер… он бывал шутливо весел, любил вкусно и плотно покушать и нередко беседы его с Михаилом Семёновичем склонялись на исчисление и разбор различных малороссийских кушаний» [122]. Гоголь придерживался «вкуса Рабле» не только в комизме и остротах, часто неприличных, но и в еде. Культ еды отмечает у Гоголя и его «однокорытников» и другой мемуарист: «Приятели сходились… также друг у друга на чайных вечерах, где всякий очередной хозяин старался превзойти другого разнообразием, выбором и изяществом кренделей, прибавляя всегда, что они куплены на вес золота. Гоголь был в этих случаях строгий, нелицеприятный судья и оценщик» [123].

М.С. Щепкин. Художник Н.В. Неврев

Еда сопровождалась не только чаем, но и винным возлиянием, в котором Гоголь знал толк. Винам он давал, по словам М.С. Щепкина, названия «Квартального» и «Городничего», как добрых распорядителей, устрояющих и приводящих в набитом желудке всё в должный порядок [124].

Вдохновенно говорит Гоголь о вине в письме Максимовичу: «Чем сильнее подходит к сердцу старая печаль, тем шумнее должна быть новая весёлость. Есть чудная вещь на свете: это бутылка доброго вина. Когда душа твоя потребует другой души, чтобы рассказать всю свою полугрустную историю, заберись в свою комнату и откупори её, и когда выпьешь стакан, то почувствуешь, как оживятся все твои чувства. Это значит, что в это время я, отдалённый от тебя 1500 верстами, пью и вспоминаю тебя» [125].

Пирушки с друзьями, о которых шла речь в цитатах мемуаристов, упомянутых выше, не были, однако, столь частыми, чтобы повредить гоголевскому труду пробивания пути в неподатливой породе жизни, и в общем и целом взрослеющий Гоголь сумел держать себя в умеренности. Оттого, быть может, на рубеже 1834–1835 гг. Гоголь дописывал одновременно сразу несколько произведений. Поразительно, как много он успел сделать в решающий для него 1834 г.! Верный себе, он испытывает себя в разных жанрах, пробует идти одновременно несколькими путями.

Это, во-первых, литературная и художественная критика – направление, намеченное ещё набросками о пушкинском «Борисе Годунове», о поэзии Козлова и т. д. Известно, что в этот год Гоголь завершил ряд статей, задуманных или начатых ранее, в том числе «Несколько слов о Пушкине», и написал «Последний день Помпеи» (под статьей дата: «1834. Август», видимо, соответствующая действительности: картина К. Брюллова была привезена в Петербург и выставлена в Академии художеств в конце лета этого года) [126].

Во-вторых, Гоголь продолжает усердно трудиться на драматургическом поприще. Согласно дневнику Пушкина, 3 мая в его присутствии Гоголь читал «свою комедию» у бывшего арзамасца, министра юстиции Д.В. Дашкова. Идея «Ревизора» ещё не возникла, «Владимир 3-й степени» отодвинут в сторону; следовательно, скорее всего, Гоголь читал новую пьесу «Женихи» (будущую «Женитьбу») или же одну из «маленьких комедий», возникших, так сказать, из обломков «Владимира 3-й степени» [127].

Работу над комедиями Гоголь продолжает всё лето в разгар хлопот о кафедре в Киевском университете и при получении места адъюнкта в университете Петербургском. 14 августа он сообщает Максимовичу, что «на театр здешний» ставит «пиесу» да ещё готовит «из-под полы другую». Речь, по-видимому, идет о «Женитьбе» и одной из «маленьких комедий».

Но это еще не всё. В том же письме Максимовичу он сообщает: «Я тружусь как лошадь, чувствуя, что это последний год, но только не над казённою работою, т. е. не над лекциями, которые у нас до сих пор ещё не начались, но над собственно своими вещами» [128]. Эти «вещи» – повести, которые Гоголь пишет или дописывает, чтобы составить новые книги.

Здание университета в Киеве

И уже через месяц-полтора две книги составлены, и каждая – из двух частей!

Примечательно, что сразу в нескольких гоголевских повестях, составивших сборники, выходившие в эти годы, снова затрагивается любовная тематика. Теперь разговор о любви в гоголевских текстах – это уже не поток выспренно-пафосных восклицаний, а что-то совсем другое, иначе переживаемое. Здесь появляется масса иных нюансов, оттенков, полутонов. Особенно интересен в данном отношении «Невский проспект», любовные контакты персонажей в котором происходят и на трагическом, высоком уровне (Пискарев и незнакомка), но и на уровне комедийном и низком (Пирогов и немочка). Гоголь теперь, во всяком случае в литературе своей, более раскрепощён и свободен.

Но любопытнее всего выглядит тот факт, что в числе повестей, вошедших в «Вечера на хуторе…», из-под гоголевского пера выходят сразу две чрезвычайно яркие истории счастливой, разделённой любви. Это, во-первых, любовь бесконечно милых «старосветских помещиков», во-вторых, любовь Вакулы и Оксаны. И если с источником вдохновения при создании «старосветской любви» есть определённая ясность – Гоголь описывал мелодичность отношений его родителей, то комическая и весёлая, но нисколько не лишённая драматизма любовь Вакулы-кузнеца представляется особой нотой, имеющей новизну и в гоголевском творчестве, и в литературе вообще.

Как все мы помним из гоголевского текста, знакомого с детства, любовь Вакулы сумела пройти испытания и стать взаимной. Мировая литература же, да и жизнь человеческая вообще отчего-то устроены так, что весьма нередко способны создавать истории несчастной любви, а вот обратные случаи – редкость! О, сколько талантливых романов о разлучённых влюблённых, о предательстве любимого человека, обо всём том, что звучит в тягостном миноре! О, как много сказано о жестоких драмах любви! А если взять удачные, жизнеспособные истории, созданные о взаимной, счастливой и бережно сохранённой любви, то сыщется ли достаточная масса удачных примеров? Мало их, тех историй, что описывают взаимность и гармонию, но не являются скучными и банальными.