Михаил Захарчук - Гафт и Остроумова. История любви

По-особому врезался в память Гафта день, который мог стать роковым в его жизни, в судьбе всей семьи и всей страны. Но, видать, ангел-хранитель устроил затейливую многоходовку для того, чтобы сберечь мальчика и его маму. 21 июня 1941 года они должны были ехать на Украину, в город Прилуки. Послали домработницу, чудную красавицу-хохлушку Галю, на Киевский вокзал за билетами. Разгар сезона отпусков, очереди у билетных касс невероятные. Галя простояла всю ночь – бесполезно. Уже собиралась ни с чем вернуться домой, как, на ее счастье, подвернулась симпатичная женщина и за небольшую переплату устроила девушке вожделенные билеты. Увы, она жестоко обманула бедолагу – подсунула «липовые» проездные документы. Отец в них сразу разобрался, сам отправился на вокзал и купил новые билеты. Но на следующий день по радио выступил Вячеслав Молотов:

«Граждане и гражданки Советского Союза!

Советское правительство и его глава товарищ Сталин поручили мне сделать следующее заявление. Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города – Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие, причем убито и ранено более двухсот человек».

Мама с сыном Валей могли оказаться в их числе…

Гита Давыдовна Гафт не получила специального образования. Однако от природы имела разные таланты: пела, вышивала, шила, много читала. Всю свою жизнь она посвятила сыну и мужу. Отличалась временами просто-таки детской непосредственностью. Именно поэтому самое первое воспоминание Вали, связанное с мамой, чрезвычайно курьезное. Когда они однажды играли в какую-то незамысловатую игру, она вдруг с ужасом заметила, что у сынишки на груди под кожей что-то пульсирует. Схватила его в охапку и пулей помчалась в районную поликлинику. Врач осмотрел испуганного мальчика и с издевкой заметил: «Эх, мамаша, мамаша! Это же сердце бьется у вашего сыночка!»

Мама души не чаяла в своем Вале. Практически никогда его не наказывала за любые провинности и прощала ему самые дерзкие шалости. Он вечно раскидывал по квартире все свои вещи, никогда не убирал за собой постель, посуду со стола, потому что знал: есть мама. Она все подбирала за сыном-неряхой, постоянно приговаривая: «Господи, как же ты будешь жить без меня?!» Мама ушла из жизни на восемьдесят пятом году. Валентину Иосифовичу исполнилось пятьдесят восемь, и он давно уже слыл среди друзей-приятелей невероятным аккуратистом. Неряшливость свою он искоренил еще в студенческие годы. Полы в его квартире всегда чистые, грязная посуда больше не накапливается, а постель прибирает за собой всегда сам и любит чистые, накрахмаленные простыни. Одевается всегда с шиком и лоском. Знать, не прошла материнская наука мимо, а «пошла под нос», как говорит присловье из тех краев, откуда его родители родом.

Отец, Иосиф Румивович, тоже очень любил сына, но временами проявлял к нему определенную строгость. Мог даже ремня всыпать, только слегка, щадяще. Дипломированный юрист, он отличался и житейской мудростью, и человеческой скромностью, оставаясь при этом сильным и гордым человеком, с высоко развитым чувством собственного достоинства.

Самая страшная в истории человечества война, для советского народа – Великая Отечественная, – можно сказать, опалила лишь краешек биографии Валентина Гафта. Меж тем и о той грозовой поре его память хранит живые, пульсирующие искренностью воспоминания.

Поначалу ему грезилось, что войну он увидит через окно собственной квартиры. Вот придет кто-то неведомый, отстроит зеленый забор у окна, и будут там ходить пограничники с собаками. И обязательно наши победят всех проклятых немцев. Жизнь оказалась не просто жестче детской фантазии, рожденной в голове мальца, а трагичнее донельзя. Первым на фронт добровольцем ушел отец. Сам факт расставания с родным человеком не очень отпечатался в памяти Вали. Зато проводы двоюродного брата, девятнадцатилетнего Исая, маминого племянника, который также ушел добровольцем в неполные двадцать лет, он запомнил в потрясающих подробностях. Исай пришел к ним домой уже в военной форме. Валя прижался к нему, еле доставая лбом до пряжки ремня, а потом убежал в другую комнату и первый раз в жизни заплакал от страха и досады. Как будто кто-то злой со стороны нашептал ему, что с дядей Исаем будет беда. И она случилась. В кровопролитных боях под Москвой еврейского юношу осколками снаряда буквально изрешетило. Но, к счастью, он остался в живых, правда, с сильно укороченной ногой и одним легким. Оба маминых родных брата и сын одного из них погибли под Сталинградом. Когда война кончилась, мама несколько лет ходила на Белорусский вокзал в надежде кого-нибудь из них встретить. Но – никто не вернулся.

Среди других впечатлений о войне – постоянные очереди в булочных, куда Валя ходил с тетей Феней. И еще запомнились бесконечные, казалось, воздушные тревоги. Сирена будила жильцов Матросской Тишины, и они бежали в сырое подвальное помещение, именовавшееся бомбоубежищем. Там были всегда теплые трубы. Детей обычно накапливалось больше, чем взрослых. Многие из них кричали, но Валя быстро засыпал под их возгласы. Однажды бомба упала рядом с его 23-м домом и угодила в так называемый «женский магазин». Почему «женский», он до сих пор не знает. Но отлично помнит, что все, кто находился в том магазине, погибли. С той далекой поры Валентин Иосифович не переносит всяких подвалов, даже если в них располагаются ресторанные заведения. Они всегда ассоциируются в его воображении с бомбежками, с сырыми подвалами, где вечно пахло проросшей картошкой и сырой известкой.

В первый класс 378-й мужской школы Валя Гафт пошел как раз на пике войны. Запомнились очень холодный класс (не все стекла были целыми, из них всегда сквозило) и очень старенькая первая учительница. А вот как ее звали-величали – забыл. Вид у нее был какой-то еще дореволюционный: черная шапочка, длиннющий синий халат и пенсне с цепочкой до пояса. Несколько раз они всем классом возили на санках ей дрова для печки.

Когда Красная армия зимой 1943 года перешла на новую форму, отец прислал своим домочадцам очередную посылку, в которой оказались его полевые майорские погоны. Валя любовно ими играл на досуге, несказанно гордился суконными прямоугольниками и регулярно повышал отца в звании. Потом те погоны хранились в домашнем шкафу до самой отцовской смерти. А Иосиф Рувимович ушел из жизни очень рано, на шестьдесят втором году – классический случай, когда сказались тяжелейшие боевые увечья, выпавшие на его долю. Валентин Иосифович хорошо помнит, как зимой 1943 года отца после ранения привезли в один из московских госпиталей. Они с мамой долго шли по длинному коридору. Вале было боязно и страшно увидеть родного человека изувеченным, он уже был наслышан о том, что у отца разбито лицо и почти оторван нос. И страхи, увы, оправдались: голова и лицо Иосифа Рувимовича были в сплошных бинтах. Рядом с кроватью стояла тумбочка, где грудилась всякая вкуснятина, доставленная подчиненными отца: шоколад, компот в банке, печенье. Испытывая неловкость и даже стыд за свою жадность, Валя тем не менее смел почти все, пока отец с матерью разговаривали.