Юрий Зильберман - «Горовиц был мне, как брат…». Письма Натана Мильштейна Владимиру Горовицу: от повседневности к творчеству

См.: [37].

См.: [20].

Следует отметить, что в книгу Г. Пласкина вкралась обычная опечатка. На 74 странице год проставлен, как 1924-й. Из предыдущего текста нам известно, что все это происходило в 1925 году.

Книга Г. Пласкина о В. Горовице вышла в 1981 г. Пианист нигде не упомянул о том, что год его рождения 1903, а не, как указано Пласкиным, 1904.

С апреля 1919 года право выдачи загранпаспортов принадлежало Наркомату иностранных дел. В июне 1922 года были введены новые правила. В частности, требовалось получить специальную бумагу в ГПУ, для чего нужны были, помимо справок и свидетельств, поручительство двух граждан РСФСР. В 1922 году был создан Особый комитет по организации заграничных турне и выставок во главе с Анатолием Луначарским. Первоначально речь шла об организации гастролей, но вскоре комитет занялся выдачей виз на въезд иностранным художникам и артистам. См.: [114].

В своей книге Г. Шонберг приводит прямую речь пианиста, подтверждающую эту версию: « Мой брат Георгий посмотрел на документы и сказал, что не о чем беспокоиться. Он взял небольшой ножик, срезал цифру „3“ в 1903 году и написал „четверку“» [17, p. 38].

Семья инженера С. Горовица в Киеве тоже была достаточно обеспеченой. Достаточно сказать, что в 1912 г. отец пианиста совместно с шурином открыл собственную фирму с уставным капиталом 400 000 рублей, а в 1917 г. он был Председателем Союза Киевских электротехнических предприятий (илл. №18). См.: [49, c. 37]. Еще одним подтверждением, на этот раз семьи Мильштейн, может служить хотя бы наличие квартирного телефона – большая роскошь для того времени: «Как-то в 1915 году профессор Столярский позвонил нам домой. Я взял трубку…» [11, p. 10].

Дом, в котором родился Н. Мильштейн, выглядит не очень привлекательно, но находится он в самом центре Одессы.

Франц Мор приехал в Америку в 1962 году. Заменил в доме Горовица главного настройщика фирмы Steinway Уильяма Хапфера, который работал в фирме 50 лет. Сначала был его помощником и ездил к Горовицу с ним. Затем начал работать самостоятельно.

В семье Горовицев, видимо, много читали. Известно, что Самоил на досуге переводил на русский язык стихи Гейне, Шиллера, Гете.

Сам скрипач описывал свое «попадание» в музыку с юмором: «Однажды (должно быть это было в 1911 году; мне было только семь лет) мама объявила: „Сегодня мы идем в концерт. Играет вундеркинд Яша Хейфец“. После концерта я пришел домой и крепко заснул. Я тогда еще не знал, что моя судьба окончательно решена, и я буду скрипачом» [11, р. 6]. Здесь следует отметить точность и прекрасную память музыканта. Действительно, в 1911 году маленький Яша Хейфец дал свой концерт в Малом зале Петербургской консерватории, а затем в Одессе, Варшаве и Лодзи. Об этом см. подробнее: [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.tonnel.ru/?l=gzl&uid=724

В 1911 году с позволения дирекции Одесского музыкального училища была открыта частная музыкальная школа П. С. Столярского.

За почти 50 лет преподавания в Петербургской консерватории Ауэр (см. илл. №24, 25) воспитал более трехсот профессиональных скрипачей, многие из которых успешно преподавали в консерваториях, играли в лучших оркестрах и квартетах, выступали с сольными концертами в России и за рубежом. Из этой школы вышли выдающиеся музыканты, прославившие ее на весь мир, оказавшие огромное влияние на развитие мирового исполнительского искусства. Это, прежде всего, Яша Хейфец, Мирон Полякин, Натан Мильштейн, Миша Эльман, Ефрем Цимбалист, Борис Сибор, Иосиф Ахрон, Тоша Зейдель, Михаил Вольф-Израэль, Цецилия Хансен, Павел Пустырников, братья Михаил и Иосиф Пиастро и многие другие. Яша Хейфец утверждал: «Ауэр был несравненным педагогом. Думаю, никто в мире не мог бы даже приблизиться к нему. Не спрашивайте, как ему это удавалось, я все равно не смогу ответить». За пределами России звездные ученики Ауэра также преподавали в престижных учебных заведениях. Так, Натан Мильштейн был профессором Джульярдской школы, учил студентов в британских высших музыкальных школах. Об этом см.: [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.nndb.com/edu/813/000068609/Яша Хейфец 20 лет вел классы игры на скрипке в университетах Калифорнии; Ефрем Цимбалист преподавал в институте Кертиса. Подробнее см.: [120].

См. приложение №№2, 3.

См. приложение №3.

См.: [50, с. 88—99].

Такое же фантастически быстрое овладение новым репертуаром было свойственно раннему С. Рихтеру. В своем фундаментальном труде «Исполнитель и стиль» Давид Рабинович подчеркивает эту особенность пианиста: «Далеко ушло от нас время, когда окружающие поражались сказочной быстроте, с какой он [С. Рихтер. – Ю. З.] овладевал репертуаром, когда на подготовку очередной программы с фундаментальными произведениями, дотоле еще не выносившимися им на публику, артисту хватало недолгих недель, а иной раз и считанных дней». См.: [102, c. 20].

Профессор Киевской консерватории Сергей Тарновский в 1918 году был преподавателем Владимира и Регины Горовиц. См. подробнее: [51, c. 275—289].

Семья В. Горовица в годы революции была переселена из большой семикомнатной квартиры в п-образном доме, стороны которого выходили на улицы Крещатик, Прорезную и Музыкальный переулок, в квартиру, где жили совместно с семьей брата матери Владимира – Александра Бодика, по адресу: ул. Большая Житомирская, 10, кв. 9. См.: [50, c. 51—52].

В Грузии, где В. Горовиц давал концерты в декабре 1924 г., у профессора Тбилиской консерватории им. Вано Сараджишвили, Заслуженного деятеля искусств Грузии и Заслуженного педагога Грузии Русудан Зосимовны Ходжава, сохранилась фотография пианиста с дарственной надписью, которую он подарил ее матери – юной слушательнице этих концертов.

См.: [57, с. 17—43].

Газета Известия от 12 декабря 1922 г.: « Музыканты революции. Можно считать не просто очевидным, но очевидным до трюизма, что музыкальное творчество всегда есть отражение соответственной исторической эпохи, ее экономики, общественности, идеологии. Но, как вершина идеологической „надстройки“, наименее материальное из искусств, музыка более других отдалена от реальной жизни, ход ее развития в значительной степени подчинен ее собственным законам (усложнение ритмики, расширение понятие консонанса и др.). Поэтому реагирование музыки, как творчества, на социальные сдвиги обычно запаздывает, она не вполне им „соответствует“, недостаточно полно их „отражает“. Тем не менее, связь их „отражает“. Тем не менее, связь налицо и еще в древности (Вагнер, Рубинштейн и др.) констатировалась, как относительно крупного, так и мелочей. Но музыка, как исполнение? Вошло в обиход говорить о „классическом“ исполнении, как наиболее ярко передающем эпоху, когда писал автор, передающем точно стиль автора и проч. Менее часто, но все же говорят об индивидуальности исполнения. Совсем не говорят или не додумываясь, как не марксисты, или не слишком понимая (пресловутая „шулятиковщина“), как иные, даже солидные марксисты, совсем не представляют возможности исполнения в стиле эпохи же, но только не композитора, а артиста. Мыслима ли теоретически такая игра, которая „отражает“, „соответствует“ времени, как это сказывается на композиции? Да, мыслима. А если так, то значит возможна и необходима. Наши теоретики, с оглядкой или невзначай употребляли понятие „абсолютный“ (абсолютная красота, абсолютная ценность), гораздо основательнее и глубже оперируют с понятием „относительный“. Это вполне логично, ибо если диалектику и относительность признавать в сфере экономики, то и все элементы идеологии диалектичны и относительны. Значит, если теперешний композитор „под Бетховена“ – жалость и преступление, то разве иначе надо сказать про артиста „под Бетховена“? Свой небольшой академический интерес такое исполнение, конечно, имеет, но стоит ли о нем хлопотать… Есть копировщики и у Микель-Анджело, но что это – художники? Разумеется, разница между музыкой и живописью существует. Но если классик живописец имеет цену для нас an sich, в подлинных красках, пропорциях и проч. (его творчество в пространстве), то классик-композитор соприкасается с „абсолютным“ только одной, зато главнейшей, звуковой частью своих сочинений. Ритм, метр, тембры, вариации звучности и др. элементы музыкального исполнения передаются во власть артиста. И если музыкант претендует на звание художника, он должен организовывать эти вторичные элементы соответственно объективным требованиям исторической эпохи. Чтобы достигнуть максимума воздействия на современного слушателя, артист должен открыть эмоции эпохи. Должен статике композитора сообщить динамику современности. Здесь заключена объективно-творческая задача. Чем исключительное время, тем больше права дается на модернизацию. Война и революция в сильнейшей степени потрясли психику живущего поколения. К какому бы классу человек не принадлежал – победоносный ли пролетарий, недоумевающий ли крестьянин, разоренный ли собственник – на долю всякого выпало огромное количество переживаний, радостных или горестных, всегда небывалой интенсивности. Его чувства, формально говоря, притупились. Для возбуждения требуются много большие дозы раздражающих факторов. И музыка, чтобы вызвать нормальный эмоциональный эффект, требует усиление всех своих средств воздействия – должен до возможных пределов расширится их диапазон, повыситься контрасты. Медленные и быстрые темпы, внутренний ритм, слабость и сила звучания необходимо форсируются. От карикатурности удержит чувство меры. „Открытие“ динамики эпохи – не химический анализ и не микроскоп. Чуткий артист вовсе не обязан задаваться определенной целью, он постигает эпоху интуитивно. На шестой год революции мы получили таких артистов. Это – пианист Вл. Горовиц и скрипач Нат. Мильштейн, в чем убеждают их неоднократные выступления solo, due и с „Персимфаном“. Оба они молоды – дети, питомцы последних революционных годов. Совершенна несущественна степень их политической невинности – да ведь этим никогда не определяется художественный талант. Но они чужды застарелых академических традиций, в них не чувствуется „строгой школы“, – а это всегда служит только бременем для сильного дарования. Технический механизм у обоих великолепный, у скрипача – феноменально точный. Их художественное развитие шло под влиянием великих потрясений нашей революции. Их художественная структура, как чуткая мембрана, реагировала на волны и удары современности. Исполнение обоих – эмоции революции. Грандиозность и монументальность, особенно у пианиста, – вот их эстетическое credo. Начиная от внешности, техники, переходя через зияющие контрасты метра, ритма, звучаний к общей одухотворенности, т.е. к творчеству артиста, мы осязательно чувствуем бурю и натиск нашей эпохи. Вл. Горовиц – уже зрелый, сильный, разносторонний. Нат. Мильштейн – еще незрелый, потому простителен его чрезмерный уклон к виртуозности. Как бы то ни было – они первые музыканты революции. Антон Углов» [А. В. Луначарский . – Ю.З .].