Нина Фалина - Валентин Фалин глазами жены и друзей

Терпению он научился тоже в детстве. Когда обижали или не понимали, его прибежищем становился широкий подоконник в коридоре, где он, насупленный, подолгу лепил из глины зверюшек. Любовь к братьям меньшим была свойственна семье. Валентин приносил их с улицы, бездомных и голодных. Кого только не перебывало в доме: кошки, собаки, птицы, белые мыши, ежи, черепахи, рыбки.

А однажды подобрал заблудившегося в городских лабиринтах филина. Грозная птица прожила у них с неделю, прежде чем ее устроили в зоопарк. В квартире собиралось порой до четырех видов животных кряду. Свекровь, пока могла двигаться, подкармливала кошек и голубей во дворе, а те знали ее и ждали. Теперь они тоже осиротели

К сожалению, в Москве и ее окрестностях сейчас (1992 г.) много брошенных животных. Трудно стало жить, продуктов мало и не укупишь. Человек отторгает, быть может, самых верных друзей, бросая их на произвол судьбы. Еще один показатель моральной деградации общества.

Объяснить можно все – но понять? Я вспоминаю рассказ Валентина. На заводе, где он проработал всю войну, пожилой мужчина, получая голодной весной 1943 года «дополнительное питание» в виде крошечной котлетки, аккуратно делил ее на три части: жене, кошке и себе.

Дома нас ждут две собачки. Маленькие, преданные создания, они славно потрудились, лучше всяких врачей сглаживая нервные стрессы. Не в обиде ли они на нас за долгую разлуку?

Детство мужа кончилось рано. В 1937–1938 годах мать и дети каждую ночь ждали ареста отца (они чаще всего производились в темное время суток). Ждали и готовились к худшему. Особенно после того, как отец получил выговор по партийной линии за «недостаточную бдительность в разоблачении врагов народа». Сын помогал относить в котельную на сожжение книги преданных анафеме авторов. В огонь попали собрания сочинений Н. Бухарина, Л. Троцкого и многих других. Обошлось. Но с тех памятных лет Валентин ничего и никого не страшится: он «отбоялся на всю оставшуюся жизнь». А второй строгий выговор Михаил Михайлович «схлопотал» в Париже, будучи заместителем генерального секретаря Всемирной федерации профсоюзов. В доносе фигурировало, что он часто посещает книжные магазины. И это правда: у Вали осталось от отца редкое издание книги Плеханова «Год на Родине». У нас она не издавалась.

Вера Васильевна и Михаил Михайлович. 1947 г.

Жертвой репрессий стал муж сестры свекрови. Ученый, начальник строительства крупнейшего военного объекта под Хабаровском, на последнем свидании сказал жене, что, если и другим арестованным предъявлены аналогичные обвинения, значит, все они невиновны. Долгие годы никто не знал о трагической его участи. Осужден на десять лет «без права переписки». В 1948 году на запрос жены ответили – наказание продлено на пятнадцать лет «без права переписки». В действительности же, как выяснилось еще десять лет спустя, его вместе с другими политзаключенными вывезли на барже на середину Амура и утопили в бездонной реке. А буквально на другой день поступило указание Сталина прекратить «перегибы», и оставшихся в живых по этому «делу» освободили.

Мать тайком помогала сестре с двумя малыми детьми. Все делали вид, что никто ничего не знает, потому что никто не должен был знать, кроме жены «врага народа», реабилитированного лишь после XX партсъезда.

Валя

Жизнь шла своим чередом, полная превратностей. Достаток, если о достатке вообще можно говорить, – минимальный. С пятнадцати лет Валентин сам кормил себя и помогал родителям.

Валентин

В шестнадцать лет на Урале в эвакуации вступил в комсомол. Работал на маленькой электростанции, на лесоповале, на строительстве овощехранилища, косил, жал, чинил – словом, делал все вместо ушедших на фронт взрослых. Вернувшись в Москву, стал отличным токарем-инструменталыциком на военном заводе: работал по седьмому разряду. Однажды сказал мне, что вытачивал детали для заградительных аэростатов в небе над Москвой. Не раз получал травмы разной степени тяжести: регулярно из глаз специальным ланцетом врач вынимала абразивные частички, ведь защитных очков не было. Когда разгружали прибывшие из Америки станки, старшие оставили эту работу для подростков. Один из них не выдержал и отпустил свою ношу. И вот, чтобы не разбить оборудование и не попасть под суд за порчу имущества, семнадцатилетний парень, мой будущий муж, мой любимый, взял эту тяжесть на себя и… сломал позвоночник. Правда, узнал он об этом уже в 1973 году. Об этом времени Валя рассказывал мне несколько больше. И как после того, как несколько человек увезли в больницу с дистрофией, добавили специальное питание (крошечное суфле из непонятно чего), и как на заводе жили маленькие беспризорники, не помнящие своих имен. Звали их чертенятами из-за того, что они были закопченные, и как их отмывали и отправили в детдом. И как ходили смотреть на взорвавшуюся в начале Ленинского проспекта лабораторию, разворотившую полдома. А толстенный полковник приказал разгонять толпу, Вале он сразу показался неприятным из-за отношения к людям, как к посадочному материалу.

Неоднократно ему предлагали вступить в партию, давали рекомендацию. Он отказывался, говорил, что еще не готов. Опять Господь его уберег! А что он мог сказать при приеме о родном дяде, которого репрессировали? Отречься?! Вот и получилось, что в партию Валентин Фалин вступил только после смерти Сталина.

Впрочем, это уже не моя сфера. Надеюсь, муж поведает об этом сам.

Я родилась 20 августа 1955 года в Москве. Волею обстоятельств семнадцать лет прожила в Ленинграде, но каждый год несколько месяцев проводила у дедушки в Измайлове.

Измайлово, словно земля обетованная, манило старого и молодого. В радушно открытые родительские пенаты летом слетались дети и внуки, другие многочисленные родичи и друзья. Построенный в 1929 году тремя братьями дом постепенно разрастался вместе с ростом семьи. Он видел разные времена.

Моя прабабушка Алида-Фредерика Карловна Поль приехала в Россию из Риги, вышла замуж и была счастлива в браке. В Первую, а затем и Вторую мировую войны немецкое происхождение таило угрозу самой жизни. Однажды приехавшие из Германии родственники спасались бегством от распаленной национализмом толпы. Одно из следствий этого – детей учили разным наукам и предметам, кроме… немецкого языка. Бабушка еще говорила по-немецки, мама – уже нет.