Владимир Циканов - Господа офицеры. Часть вторая

Поднимаясь вверх по лестнице, я спросил:

– А это кто?

– Которые там сидят что ли? ― переспросил ВРИО командира, ― это духи. Вчера поймали наши их. С оружием ходили с тыльной стороны. Кто такие, зачем? Молчат пока. Ну ничего! Посидят ― заговорят!

– А как и где они в туалет ходят? Как едят, пьют? ― вопросительно и удивлённо продолжил я.

– А прямо там всё и делают! Стены лижут и грызут. Да не пугайтесь так! Мы же не живодёры и не палачи, как они! Посидят два дня и передадим их куда следует. Последовала пауза. Потом продолжил:

– А они их отпустят! И так всё без конца и начала. Недаром говорят, что в жизни нет ни конца, ни начала.

Я, поднимаясь, думал: «Какой здесь командир-замполит – философ». Ступеньки лестницы были достаточно широкими, деревянными, а вся лестница выглядела очень крепкой конструкцией. Это ощущение создавалось благодаря толстым и прочным доскам. Поднявшись на третий этаж и выйдя на горизонтальную и тоже деревянную площадку, мы вошли внутрь небольшого коридорчика. Справа от нас стоял рукомойник, представляющий собой бачок для воды с тремя клапанами-сосками. Прямо перед нами были две деревянные двери, слева – ещё одна. Причём последняя дверь отличалась от двух соседних массивностью и большими размерами по высоте и ширине.

Наш командир открыл ближайшую к себе дверь:

– Это мой кабинет и жилище одновременно. Здесь вы будете ночевать, это ваша гостиница с «приезжкой» на сегодня. А я пойду в командирский, ― при этом он открыл соседнюю дверь. И продолжал:

– Пока командира нет, он ― в отпуске. Вы у меня поживёте, а я – у него.

Комнаты оказались одинаковыми: в обоих стояло только по две кровати, стены аккуратно обиты досками из-под ящиков для боеприпасов; полы ― тоже деревянные, с большими щелями между досками. На стенах обоих комнат кое-где висели личные семейные фотографии. Тумбочками у кроватей служили опять же ящики из-под использованных боеприпасов. Лишь стол в командирском «жилище» был намного больше.

Ну, сразу видно ― командирский кабинет. Стол для совещаний, карту расстелить удобно, ― заметил я вслух.

– Нет. Мы просто в командирском кабинете пьём больше. На этот стол больше водки и закуски входит, ― улыбнулся Замполит.

По всему было видно, что штатный замполит здесь – шутник и компанейский, располагающий к себе человек.

– Кровать вам сейчас ещё одну принесут в мою комнату и ужин нам – тоже туда. Ужинать будем. Я уже распорядился. Сейчас ещё мои замы некоторые подойдут, которым по должности можно балду пинать, как и мне. И начнём этим заниматься. Балду пинать!

Мне хотелось спросить: «А что же не в командирском кабинете? Туда же больше водки входит?» Но постеснялся.

Указывая на ещё одну дверь в коридорчике, я полюбопытствовал:

– А третья-то дверь здесь зачем? Это что и куда?

– Эта? У нас там ― разведка! ГРУ. К нам не относятся никак ни они, ни что там. У них ― своя свадьба, у нас своя! Я и сам не знаю, что там и как.

– А..! ― продолжал рассуждать я вслух, ― вот к кому летают наши разведчики…

– Угу, ― ответил и замолчал на этом наш новый друг.

Вечером состоялся праздничный ужин. Праздник был известно какой. Мы остались живы! У кого сегодня был второй, а у кого уже и не второй, и даже не третий и не четвёртый День рождения… Повод выпить и даже напиться. Мы захватили из вертолёта три бутылки водки, когда шли на ночлег. Это всё, что осталось у нас к этому моменту. Остальные шесть, которые мы брали с собой в командировку, уже были выпиты.

Несмотря на инструктаж и напутственное предупреждение нашего командира части Захарова, водку мы провезли с собой в вертолёте через границу. Когда проводился инструктаж, наши вещи, где у каждого был припасён этот, считавшийся тогда чудодейственным напиток, уже были упакованы и находились в вертолёте. Распаковывать вещи у всех на виду? Народу в момент, когда вертолёт готовился к предстоящему вылету, собиралась тьма: и спецы разного рода, и оперативный дежурный… Да и так, все друзья и знакомые ― офицеры и прапорщики, сослуживцы, которые приходили в таких случаях провожать экипажи в боевую командировку. Идти сдавать водку командиру было бессмысленно и глупо.

Мы, по предварительной договорённости, должны были взять с собой по паре бутылок. Но я думал: «Я же ― командир! Мне надо взять больше. Пригодятся…» Взял три. Потом оказалось, что остальные взяли тоже по три. Уж и не знаю, что думали другие…

Мы собрались в «нашей», только что выделенной в наше распоряжение комнате. Дополнительную кровать, которую оперативно принесли солдаты, мы поставили к стене. Получилось две кровати, стоящие на одной линии, голова ― к голове. К ним приставили стол, стоявший посередине комнаты. С другой стороны стола поставили несколько табуретов, принесённых кем-то из присутствующих офицеров.

Наше внеплановое и спонтанное мероприятие начиналось. Конечно же, фамилии тогда мы друг у друга не спрашивали, а имена тех офицеров-побратимов ставшего нам родным Бахарака в памяти стёрлись… Может быть фамилии собравшихся тогда офицеров и звучали, или они мимоходом проскальзывали в наших разговорах, но припомнить их сейчас нет никакой возможности…

Закуска на столе состояла из сковородки жареной картошки, хлеба, множества луковиц, порезанных на четыре части прямо в кожуре, нарезанного тонкими аккуратными ломтиками сала, для таких случаев специально припасённого кем-то из хозяев и доставленного, скорее всего контрабандным путём, из Союза. Любое продовольствие возить через границу запрещалось. Как в ту, так и в другую сторону. Ну, наверное, сало было привезено кем-то из присутствующих здесь офицеров, потому что в вертолёт с собою в полёт, вылетая с Гульханы, мы, конечно, такое добро не брали, хотя иногда и привозили с собой. С какого-то времени сало, выделяемое нам по приказу командира в качестве дополнительного пайка, даже стало скапливаться в излишках. И мы его стали отдавать солдатам ― или своим, или в пехоту. Не везти же обратно в Уч-Арал. Всё оставляли в таких случаях в Гульхане на своей базе.

Вместе с нами и ВРИО командира батальона в Бахараке на званом ужине присутствовали: замбой ― заместитель по боевой подготовке батальона, зампотех ― заместитель командира по технической части, комминбат ― командир миномётной батареи, которая придавалась по штату в этот отдельный батальон, и зампотылу (он же ― начпрод). Все офицеры были молоды, как и мы, члены лётного экипажа, и в таких же, как и мы, званиях ― старлеи и капитаны. В общем, такая сугубо мужская компания из восьми мужиков.

Мы произносили тосты и пили в этот вечер за всё: «За то, что остались живы!», «За Бахарак, ставший ещё одним местом рождения для каждого из нас!», «За встречу разных родов войск!», «За встречу войск разных ведомств!», «За технику, которая не подводит!», «За лётчиков!», «За пехоту!», «За десантников!», «За воинов-героев времён Великой Отечественной Войны!», «За воинов-героев времён гражданской войны!», «За воинов-интернационалистов!», «За женщин, которых нет с нами, но которые ждут!» и ещё много-много за что. Но каждый раз третий тост поднимали мы свои чеплашки (у кого – солдатская кружка, у кого – гранёный, невесть откуда взявшийся здесь стакан, у кого ― крышка от термоса) ― «За тех, кого с нами уже нет! За погибших в этой войне, на чужбине, наших солдат и офицеров!» Пили стоя! Пили молча, занюхав выпитое взятой со стола цибулей и куском хлеба, вытирая при этом рот рукавом гимнастёрки…