Борис Камов - Аркадий Гайдар без мифов

Мало того, выпускник «Выстрела» Аркадий Голиков оказался в группе лучших курсантов, которые получили диплом досрочно и сразу поступили «в распоряжение Центрального Комитета РКП(б)». Даже для малознакомых людей Аркадий Голиков был человеком высокой общей культуры и больших профессиональных способностей.

Его послали в Воронеж. Должность – командир полка. Голиков (в семнадцать лет!) не был лишен честолюбия.

Но такой стремительный взлет встревожил даже его. «Пишу тебе из Воронежа, – сообщал он отцу… – сейчас сижу и размышляю над работой, которая предстоит с завтрашнего дня мне, вступающему в командование 23-м запасным полком, насчитывающим около 4000 штыков… при первой же возможности постараюсь взять немного ниже – помощник командира полка или же полк полевой стрелковой дивизии не такого количества…».

Голикова прислали на эту должность после того, как был арестован весь начальствующий состав во главе с командиром полка. Бывшее руководство планировало переметнуться со всеми бойцами на сторону Александра Антонова, который поднял мятеж против советской власти.

Начал Голиков с хозяйственных вопросов и налаживания дисциплины. Он обошел посты. Охрана полка его не устроила. Он отправил на гауптвахту часового, который оставил винтовку, а сам ушел по своим делам. Специальным приказом Голиков объявил выговор начальнику караула, а в середине дня направился в расположение одного из батальонов. Был обед.

Бойцы сидела за столами в своих спальнях, вяло, без аппетита доедая суп. А в коридоре, заметил Голиков, стояли помойные ведра. Зачем? К чему их так много?

Из спальни вышел боец лет двадцати, наголо остриженный, и привычно вылил в ведерко из жестяной глубокой миски суп. Голикова передернуло. Он не мог видеть, если выбрасывали хлеб или иную пищу. В детстве отец много рассказывал, как он голодал. А после его отъезда на войну голод пришел и в семью Голиковых. Цена миски супа и куска хлеба не стала для Аркадия Петровича меньше, когда он сделался командиром. Наоборот, ему приходилось думать, чем накормить бойцов, служба которых была тяжелой и опасной.

– Вы почему выливаете суп?! – рванулся к бойцу Голиков.

– А вы его покушайте сами, – сгоряча ответил боец.

– Покажите, где у вас тут кухня, – попросил Голиков. Красноармеец повел его по лестнице вниз. Здесь Аркадия Петровича нагнал командир батальона. Судя по огорченному лицу, он был уже в курсе возникшего скандала.

– Командир батальона Маркелов, – представился он. Оказалось, что поваром в батальоне служил плотник.

А умелого повара собираются отдать под суд за два или три фунта украденных гвоздей. Первым порывом Голикова было простить повару его проступок и вернуть на кухню. Но через минуты он понял, что так делать нельзя. Это станет дурным примером.

Комполка тут же написал приказ: плотника из кухни убрать, а на его место найти умелого повара.

На другой день выяснилось, что назначение плотника на должность повара не было случайностью. Арестованное командование полка создавало таким образом недовольство красноармейцев, готовя их к переходу на сторону мятежников.

В этой связи сильное подозрение Голикова вызвало появление заразных больных в полку.

…Уже темнело, когда Аркадий Петрович в сопровождении комиссара полка Берзина подошел к трем бревенчатым строениям, огороженным колючей проволокой. У калитки с ноги на ногу переминался часовой.

– Что здесь? – спросил Голиков.

– Лазарет.

– Пропустите, – попросил Голиков часового.

– Не могу. Дохтур не велел, – ответил часовой, загораживая дорогу.

– Это командир полка, – сказал комиссар.

– Ничего не знаю. Мой командир – дохтур. Вызвать дохтура? – И он дернул веревку.

Из дверей главного строения выбежал седеющий человек в шапочке и накрахмаленном халате. Он распахнул калитку и вопросительно взглянул на посетителей сквозь стекла очков в золотой оправе.

– Главный врач полка доктор Де-Ноткин, – отрекомендовал его комиссар. – А это, доктор, наш новый командир полка.

Голиков протянул руку. Де-Ноткин проворно спрятал свою за спину.

Простите, осматривал больного.

– Что за больные?

– В двух корпусах – сыпняк. В третьем – холера. Сегодня доставили пятый случай.

– Я хочу проведать больных, – сказал Голиков.

– Не советую, – ответил Де-Ноткин.

– Сыпняком, доктор, я болел.

– Бывает и возвратный тиф.

– Товарищ Де-Ноткин, это приказ! – теряя терпение, произнес Голиков.

В кабинете Де-Ноткина, маленьком и тесном, Аркадий Петрович снял шинель и папаху, облачился в халат и шапочку и следом за доктором направился в палату.

Здесь было чисто: пол вымыт, на окнах занавески, свежее белье на постелях, но в ноздри ударил тяжелый запах. Помещение давно не проветривалась.

– Доктор, почему такой тяжелый воздух?

– Мы проветриваем раз в день со скандалами. Больные, все больше из крестьян, боятся свежего воздуха. Дома у них окна никогда не открываются – ни зимой, ни летом.

– Понятно. Повесьте на стене объявление: «По приказу командира полка, для скорейшего выздоровления больных палата должна проветриваться каждые три часа».

– Много в полку сыпняка? – спросил Голиков у врача.

– Много. Тут и новобранцы – прихватывают из дома, заражаются в поездах. А то и на месте. В казармах грязь. А еще – иные командиры гимнастерки и рубашки в дезинфекционную камеру сдают, а шинели и шапки нет: лень возиться…

– Понятно. А теперь, пожалуйста, проводите меня в холерный барак. И, уловив протестующее движение Де-Ноткина, добавил: – Это, доктор, тоже приказ.

Во флигеле, где находились холерные больные, пять коек были заняты, а три оставались свободны. Когда Голиков с Де-Ноткиным вошли в помещение, громадного роста санитар в белейшем халате сразу увел врача в маленькую служебную комнатушку. Голиков остался один.

Он вспомнил: мама однажды принесла домой известную книгу В.В. Вересаева «Записки врача». Вересаев в ней рассказывал, как начинал свою врачебную деятельность, почти сразу попав на эпидемию холеры. В инфекционные бараки к нему приходили добровольцы, желающие помогать. Они тоже рисковали подхватить холеру, что нередко и случалось. Аркадий тогда думал: «Я бы так не смог…».

И вот он стоял посреди холерной палаты.

Четверо больных спали, а пятый, с широкой крестьянской бородой на крупном квадратном лице, приоткрыв веки, наблюдал за редким в этом бараке гостем.

Тут один из дремавших, с обескровленным лицом и шрамом поперек щеки, зашевелился, поморщился и произнес: